Директор Национального антикоррупционного бюро Артем Сытник редко использует в разговоре сокращения НАБ или НАБУ, он явно предпочитает столь же короткое “Бюро”. Так же называют свою спецслужбу сотрудники ФБР. И не только сотрудники – если в разговоре с американцем вы упомянете “Бюро”, собеседник вряд ли будет уточнять, какую контору вы имеете в виду.
Теперь есть надежда, что слово приживется и в Украине. Но для этого Национальное антикоррупционное бюро должно отстроить себе такую же железную репутацию, как и созданное Гувером Федеральное бюро расследований.
4 декабря НАБУ официально зарегистрировало первые принятые к расследованию делана общую сумму около миллиарда гривень – то есть, начало работу, ради которой и создавалось.
Через неделю после этого корреспондент ЛІГА.net побеседовал с Артемом Сытником о том, что мешает и что способствует становлению новой антикоррупционной спецслужбы, когда и каких результатов ее работы можно ждать.
К вам в Бюро недавно заходил Михаил Саакашвили, чтобы вы проверили его на причастность к коррупции. После его визита у вас не появилась очередь желающих добровольно провериться, встать на учет?
Очереди пока нет, но аналогичные обращения уже есть. Чиновники пишут: против меня готовят коррупционный скандал, проведите проверку и подтвердите, что я чист перед законом. Кстати, эта тактика применялась и до создания Бюро, до принятия новогоУголовно-процессуального кодекса. Мотивы для обращения в каждом случае свои, их мы тоже проясняем при проверке таких заявлений.
Насколько реалистично ваши потенциальные – или уже реальные – “клиенты” оценивают угрозу, которую Бюро для них представляет? Есть ощущение, что многие по привычке считают себя полностью защищенными.
Не думаю, что они сейчас осознают все наши возможности. Но чем ближе мы подходили к запуску первых расследований, тем заметнее становилась паника в их рядах.
В чем она проявлялось?
Проще всего показать на примере. Смотрите: в октябре 2014 года, когда закон о НАБУтолько принимался, он предполагал создание мощного следственного органа, полностью автономного. По концепции, единственным человеком, который имеет возможность влиять на него, является антикоррупционный прокурор, который также избирается через открытый конкурс, и которому тоже даны гарантии его независимости, в том числе от генерального прокурора. И этот закон проголосовали легко – во многом потому, что у него тогда не было никакого реального наполнения.
Сегодня больше трехсот людей прошли через конкурс для работы в Бюро, из них двести уже приняты, а по остальным ста заканчивается специальная проверка и они должны быть назначены в ближайшее время. И вот теперь нам нужно внести в закон о НАБУ дополнение про возможность проведения еще и закрытого кадрового конкурса. Мы хотим создать подразделение детективов, которые будут работать под прикрытием – проведение таких сотрудников через открытый конкурс, сами понимаете, бессмысленно. Мы, конечно, можем набрать их и пользуясь законом о государственной тайне, но раз уж есть специальный закон о НАБУ, почему бы его не дополнить. И вот для принятия этой простой поправки в Верховной Раде уже не нашлось голосов. То есть, даже незначительное изменение, которое никак не увеличивает полномочия Бюро, уже не проходит.
Другой пример. Мы создавали Бюро восемь месяцев. Очень надеюсь, что когда-нибудь наши усилия будут оценены, потому что создание нового правоохранительного органа с нуля – это очень тяжело. В истории Украины такого еще не было. Тем более, когда такие надежды с новой структурой связываются и когда в его формировании впрямую участвует общественность – представители общественного совета при Бюро входят у нас в состав конкурсной комиссии. Так вот, я все эти восемь месяцев требовал, чтобы указанный в законе размер заработной платы сотрудников не пересматривался. Чтобы ни директор Бюро, ни правительство, ни президент не могли на это повлиять. И что мы видим в проекте государственного бюджета на 2016 год? В бюджете развития Бюро правительство ставит ноль! Я задавал вопрос министерству финансов: как они себе это представляют – создавать новый правоохранительный орган, имея в бюджете развития ноль? Видимо, никак не представляют. С помощью партнеров из Международного валютного фонда все-таки удалось в эту графу внести 120 миллионов, которые нам необходимы, чтобы в 2016 году создать собственную техническую базу.
Это, конечно, не открытое противодействие, но такие мины под работу Бюро закладываются постоянно, с этим приходится сталкиваться каждый день. Есть государственные органы, которые просто отказываются давать нам допуск в свои базы данных, хотя по закону обязаны это делать. Они откровенно саботируют эту работу. Мы подключили базы Министерства юстиции, базы МВД, базы пограничной службы, а сейчас, спасибо конструктивной позиции налоговиков, подключаем очень важные для нас базы Государственной фискальной службы. Но некоторые службы прямо говорят, что не будут открывать для нас доступ. А где-то доступ разрешают, но все тормозится на уровне менеджеров среднего звена. Выглядит это именно как попытки если не заблокировать, то уж точно усложнить развитие Бюро.
Я, кстати, уверен, что никто не ждал запуска расследований Бюро уже в этом году. Но мы это сделали. Мы были готовы начать еще 1 октября. Я не буду распространяться о том, каких усилий нам это стоило, но мы это сделали. А потом были два месяца простоя, пока мы ждали назначения антикоррупционного прокурора.
Сейчас появилась еще одна опасность. В Едином реестре досудебных расследований уже сейчас зарегистрировано огромное количество дел, которые якобы подследственны НАБУ. Есть риск, что их будут пытаться передать нам все одновременно, чтобы заблокировать работу.
Это то, о чем говорил в связи с делами Майдана начальник Управления спецрасследований ГПУ Сергей Горбатюк?
Сейчас у нас идет обсуждение этой проблемы с генеральным прокурором, вполне конструктивное. Мы хотим те дела, которые были возбуждены до 4 декабря – то есть, до того, как мы зарегистрировали наши первые расследования, – оставить в ведении Генеральной прокуратуры. Я знаю, что там есть серьезное продвижение по делам Майдана, – это как раз то, о чем Сергей Горбатюк говорил, – и забирать эти дела у его группы, чтобы передать нам, будет совершенно неправильно. Все неизбежно затормозится из-за этой передачи.
Поэтому мы и предлагаем внести в УПК переходные положения, которые позволят оставить коррупционные дела, возбужденные до 4 декабря, в прокуратуре. То, что возбуждено после – это расследуем мы. Плюс у антикоррупционного прокурора право по его усмотрению передавать в ведение Бюро более старые дела – скажем, если есть большой общественный резонанс по какому-то делу нашей подследственности. Думаю, это вполне конструктивный подход.
То есть, дело бриллиантовых прокуроров, например, сейчас не входит в компетенцию Бюро?
Входит, но, как я и сказал, мы хотим урегулировать процедурные вопросы на переходный период. Если Рада отклонит предложения, которые мы на этот счет сделали, будем думать, как эти дела принимать. К тому же, нужно учитывать, исходя в какой стадии производства эти дела находятся. В средствах массовой информации было сообщение Сакварелидзе, что по этим делам уже идет ознакомление подозреваемых с материалами – ну и какой смысл на этом этапе передавать их в Бюро? Это будет опять задержка, а дела ждут в суде уже очень давно. Общество настаивает, чтобы в них была поставлена точка, а поставить ее может только суд.
Как долго продлится переходный период от прежней системы расследования коррупционных дел к новой системе, в которую будут входить НАБ, Специальная антикоррупционная прокуратура и другие создаваемые структуры?
Сейчас четыре агентства находятся на стадии формирования. И я не считаю корректным давать ответ за антикоррупционного прокурора, у него свои ориентиры. Скажу только как директор Национального антикоррупционного бюро. У нас укомплектована примерно половина штата детективов. Я только что создал два региональных управления Бюро – во Львове и в Одессе, – и на следующей неделе мы объявим конкурсы на директоров этих территориальных управлений. И, если договоренности с Минфином будут выдержаны, то уже к апрелю-маю 2016 года Бюро выйдет на нормальный полноценный режим и объем работы. Я практически уверен, что к тому времени закончится и формирование антикоррупционной прокуратуры, так что в связке мы сможем показывать тот результат, которого ждет общество.
Генеральный прокурор мне писал, что нужно готовить расширение Бюро, но я думаю заняться этим уже после того, как мы покажем первые результаты. Просто чтобы нам было на что опереться, когда мы будем делать новые предложения.
К вопросу о судах. Вы говорили, что коррупцией в судах должна заниматься отдельная структура…
Нет, не так. Я говорил, что у нас в Бюро будет специальное подразделение детективов, отдел, который займется расследованием случаев коррупции в судах. У нас уже есть по этой теме хорошие наработки. Коррупция среди судей – одна из самых болезненных тем, и все такие случаи подследственны НАБУ.
Возвращаясь к вопросу о возможных фигурантах. У вас есть какой-то топ-список, ориентиры?
Это вопрос задавали девять из каждых десяти журналистов, с которыми мы беседовали. Могу ответить только так: создание “списков” – это возвращение к практике избирательного правосудия. Не может идти, например, расследование случаев коррупции в одном министерстве первым приоритетом, а в другом – вторым. Подход единый, никаких “списков” нет.
Кто-то попытается использовать Бюро для сведения счетов с конкурентами или политическими противниками?
Бывает, что и злоупотребляют. Например, депутаты или чиновники пишут заявления друг на друга. Получаем обращение: такой-то совершил последственное НАБУ преступление. Без уточнений – что за преступление, как оно было совершено, но при этом просит внести его заявление в ЕРДР [Единый реестр досудебных расследований –ред.] и начать расследование. И по закону мы обязаны такое заявление в реестр внести. Если этого не сделать, он может обратиться в суд с заявлением о бездействии, и тогда уже суд может обязать нас внести его заявление в реестр. А после того, как заявление в реестр вносится, на этом основании начинаются политические спекуляции, компании в прессе – дескать, возбуждено уголовное дело против такого-то, в отставку его. А на самом деле никакого дела нет, просто внесено заявление в реестр.
Конечно, мы будем сообщать, какие расследования мы начинаем, но мы будем это делать максимально корректно, чтобы до окончания разбирательства и объявления о подозрении не давать возможности для спекуляций. У нас в стране действует презумпция невиновности, нельзя поливать человека грязью только из-за того, что чье-то заявление на него внесено в реестр.
Когда расследование дела закончено и оно передается в Специальную антикоррупционную прокуратуру и затем в суд, вы с этим делом “расстаетесь” или оно остается под контролем Бюро до вынесения по нему приговора?
Я никогда дела, которые расследовал, не бросал. Например, по делу о взяточничестве первого заместителя мэра города Вишневое [Владимира Стужука – ред.] я фактически сам, как начальник следственного отдела, вел расследование, а затем представлял дело в суде. Я видел, какое было мощное давление на суд, но мы, опираясь в том числе и на поддержку СМИ, все-таки довели процесс до приговора. За получение взятки в 500 тысяч долларов обвиняемый получил тогда 10 лет лишения свободы с конфискацией всего имущества. Поэтому на своем опыте скажу: если дело расследовано с соблюдением всех требований закона, а затем так же квалифицированно поддержано в суде, риск, что преступник избежит наказания, минимален. Расследования Бюро антикоррупционный прокурор контролирует на всех стадиях, а затем сам представляет и поддерживает дело в суде и доводит его до приговора. При этом он постоянно взаимодействует с детективами, которые ведут дела. Мы с Холодницким это оговаривали, так что если понадобится оперативная помощь, он ее получит.
Сохраняется ли контроль за работой Бюро со стороны Генеральной прокуратуры?
Напомню, что на уровне концепции Национальное антикоррупционное бюро и Специальная антикоррупционная прокуратура появились не одновременно. В октябре 2014 года появился закон о НАБУ, и только в феврале 2015 года был принят закон, в котором оговаривалось создание антикоррупционной прокуратуры – именно как специализированной прокуратуры для надзора за расследованиями Бюро. В этом законе для антикоррупционной прокуратуры были прописаны максимальные практические гарантии независимости. Оформить ее как полностью самостоятельную структуру было невозможно – это противоречило бы Конституции. Но она была создана как структура подчеркнуто обособленная от Генеральной прокуратуры – вплоть до того, что она расположена в отдельном здании. Руководитель антикоррупционной прокуратуры выбирается конкурсной комиссией – вы за этим конкурсом наблюдали. Уверен, что итоговый выбор конкурсной комиссии был для всех неожиданностью, и это подтверждает, что там все было честно. У меня – не только как у директора Бюро, но и гражданина Украины, – нет никаких сомнений, что там не было подтасовок.
Возможно ли какое-то давление на вас? При том, что телефонное право всегда было незаконным, это не мешало ему процветать. Кто вам может, скажем так, “позвонить”?
Теоретически позвонить могут все, мой номер телефона не засекречен. Но это будет бессмысленный поступок. Мы же открыты, мы как на ладони. Все же видно. И точно так же, я уверен, будет и в антикоррупционной прокуратуре. У нас представители общественного совета очень глубоко интегрированы в структуру Бюро. Они входят и в дисциплинарную комиссию, и в конкурсные комиссии. И этот общественный контроль – одна из самых главных гарантий невмешательства каких бы то ни было функционеров в нашу работу.
По зарплатам детективов. Вы считаете, что сумма в 32-34 тысячи гривен достаточна, чтобы удержать сотрудников от соблазнов, которых будет много?
Я считаю, что эта сумма достаточно снижает коррупционный риск. Наше Бюро недавно приняли в Европейское объединение антикоррупционных агентств [European Anti-Fraud Office, OLAF – ред.], президентом которого является Джованни Кесслер – он, если помните, входил в состав конкурсной комиссии по выборам директора Бюро. И когда нас туда принимали, я поспрашивал у руководителей аналогичных зарубежных агентств, какую зарплату получают их детективы. Оказалось, что в среднем это тысяча евро. А у нас больше.
Я очень благодарен нашим спонсорам, с помощью которых мы свозили детективов на стажировку за рубеж. Помимо того, что это обмен ценным опытом, была еще одна цель – чтобы наши детективы увидели, как там живут их коллеги. И еще что такое прокурор во Франции, что такое прокурор в Польше, что такое прокурор в США. Везде это люди уважаемые, но совсем не богатые. В Украине, к сожалению, все пока с точностью до наоборот.
У вас есть служба внутренней безопасности, система борьбы с коррупцией внутри самого Бюро?
Наполовину сформировано и скоро будет полностью укомплектовано управление собственной безопасности. Для этого управления конкурсная комиссия рекомендовала молодого и очень перспективного руководителя. Участник боевых действий, воевал на Востоке. Очень принципиальный парень. Он уже начал работать и меня абсолютно устраивает его подход. У этого управления три основных функции. Во-первых, проведение расследования в случае выявления правонарушений, допущенных сотрудниками Бюро. Я надеюсь, что эта функция останется невостребованной благодаря двум остальным – проверке на добропорядочность и мониторингу образа жизни сотрудников.
Проверка на добропорядочность применяется к сотрудникам подобных агентств во многих странах Европы. Создаются условия, в которых человек может проявить себя добропорядочно или нет. Когда сотрудники принимаются на работу, они дают формальное согласие на то, что в их отношении будет проводиться такая проверка. Как она будет проводиться и в отношении кого – знаем только я и начальник управления внутренней безопасности. Например: если сотруднику становится известно, что кто-то из коллег совершает неправомерные действия, он обязан об этом сообщить или директору, или начальнику службы внутренней безопасности. Это прямое требование закона. Если он не сообщил – уголовной ответственности за это нет, но требование закона он не выполнил и в его отношении можно делать организационные выводы. Мониторинг образа жизни – тоже очень важная часть системы контроля. Приобретение сотрудником недвижимости, личного автомобиля, его поведение во внеслужебное время – куда ходит, что покупает.
Вторая и третья функции управления собственной безопасности профилактические, направлены на предотвращение проникновения коррупции в само Бюро. И возбуждение уголовного дела против сотрудника НАБУ будет восприниматься как результат ненадлежащей реализации управлением собственной безопасности этих двух функций. Если систематически задействовать эти проверки, то до возбуждения дела не дойдет никогда.
По каким индикаторам будет оцениваться успешность работы Бюро?
На недавнем заседании Национального антикоррупционного совета выступала новая глава полиции Хатия Деканоидзе. Она сказала то, с чем я полностью согласен: главным индикатором должны быть результаты опросов общественного мнения об уровне доверия ко всей системе борьбы с коррупцией. Вот спрашивают: как вы думаете, сколько нужно посадить чиновников, чтобы в вас поверили? Но ведь можно посадить десять – и поверят, а можно так посадить тысячу, что доверия все равно не будет.
Все зависит от того, как будет меняться ситуация во всей Украине. Потому что одними правоохранительными методами побороть коррупцию невозможно. Нужно постоянно работать над снижением и устранением коррупционных рисков. Общий результат должна дать работа по дерегуляции, предотвращению потенциально коррупционных ситуаций и выстраиванию правоохранительной деятельности. Снижение коррупционного давления на бизнес и на граждан. Если будет получаться, соцопросы этот результат покажут.
Последний вопрос: какие из зарубежных антикоррупционных служб вы считате ориентиром для Бюро?
Вот в Румынии сейчас опросы показывают доверие к национальной антикоррупционной службе на уровне 67%. Для сравнения: доверие населения к румынскому парламенту – всего 11%. И там, если помните, недавно ушло в суд дело на действующего премьер-министра. Но сравнивать ситуацию с коррупцией в Румынии и у нас практически невозможно – в Украине ситуация гораздо тяжелее. И меры для ее исправления требуются куда более серьезные. Именно поэтому у системы агентств, которая создается сейчас в Украине для борьбы с коррупцией, очень немного аналогов в мире. Так что, может, мы сами станем ориентиром для других – если, конечно, наша работа будет успешной.
