Об Александре Кононове и его сырах за последние два года не написал только ленивый. Количеству журналистов, перебывавших за это время в Богом забытом селе на Житомирщине под названием Десятины, смело может позавидовать любой политик второго эшелона. Впрочем, Саныч гораздо интереснее и колоритнее большинства медийных персонажей.
Еще до войны он неудачно попал в щеподробильный станок и чудом выжил, распрощавшись с правой рукой и левой ногой. Не сдался, не спился, встал на протез и начал жить заново. Когда началась война, оказался в самом центре событий. Его городок на Луганщине кипел страстями и самоопределялся со своей позицией. Санычу было проще. Он точно понимал, на чьей он стороне, и чего хочет. Буквально с первых дней помогал военным. Таскал на блокпосты помощь, перевозил людей своей колымагой. Одно его присутствие уже вдохновляло. Потом был плен, “липовые” расстрелы, три месяца уверенности в том, что жизнь закончится прямо здесь, в грязном подвале Ленинского райотдела милиции — и чудом обретенная свобода по обменным спискам, которые в 2014 году еще активно работали. И снова поездки по блокпостам. Вопреки инстинкту самосохранения и здравому смыслу. Не обратить на него внимание было невозможно — высоченный, с длинным казацким оселедцем, лихо управляющийся с любой работой “одной левой”, стоя на одной правой. Со стороны вообще создавалось ощущение, что ему все дается играючи. Его всегда было много. Много текста, много оптимизма, много смеха, много харизмы.
Когда Саныч, по приглашению своего знакомого, перебрался из Северодонецка на Житомирщину — чтобы попытаться на пустом месте создать козью ферму, ни у кого особых сомнений не возникало: этот — точно сможет. На голом энтузиазме и таком же голом оптимизме. И помогать ему, тоже с энтузиазмом, начали все, кому не лень. Старая хатка, которая обошлась в 13 тыс. грн, полуразваленный коровник и десяток коз — отличный старт для человека с оптимизмом. Главное — верить, что все получится так, как задумал.
Спустя совсем немного времени Саныч уже мотался по Киеву, развозя заказы. Сыр, брынза, рикота — в большой сумке через плечо. Когда кто-то из друзей мог — помогал машиной. Но чаще он весь день колесил по городу общественным транспортом, чтобы продать первые образцы сыроварения. В тот период в сумке можно было найти что угодно: сыр с мятой, с грибами, с тмином. Он не боялся экспериментировать, пытаясь нащупать то, что будет получаться лучше, и что найдет своего покупателя.
Ни рука, ни нога у него, само собой, к этому времени не отросли, но это привычно не мешало бурной активности. Потом на городской ярмарке появилась палатка с надписью “Сыры Саныча”, и дело пошло веселее. Козы докупались, котились, стадо доросло до 200 с лишним голов. Волонтеры помогли перекрыть крышу фермы, купить кое-что из оборудования.
Грант от Международной организации по миграции тоже оказался весьма кстати. Да и просто неравнодушные люди, видя, как Саныч на коленке поднимает хозяйство, помогали чем могли — кто холодильником, кто компьютером, кто вакууматором. Саныч начал задумываться о зеленом туризме, о реабилитации животными, о возможности оживить забитое село, в котором живет меньше десятка семей. Благо, домики — не дороже тысячи долларов, можно ехать, было бы зачем. Наверное, спустя еще пару лет так бы оно все и произошло, но…
…Две недели назад Саныч растерянно пытался объяснить слегка обалдевшим от происходящего волонтерам, почему “Сыров Саныча” больше нет, а у него самого не осталось ничего, кроме протезов, инвалидного кресла, долга в 150 тыс. грн за последнюю покупку коз и кредита в 100 тыс. грн, тело которого нужно начинать выплачивать уже через три недели.
О том, что у Саныча есть партнер по бизнесу, многие слышали. Некоторые даже видели. Это по его приглашению Саша в свое время приехал в Десятины. Виталик был местным, и еще до войны успел обзавестись небольшим аграрным хозяйством. Построить рядом еще и молочное производство было логично и разумно. Нелогичным и неразумным оказалось другое: за два с лишним года Саныч не удосужился подписать со своим партнером ни одной бумаги. Вообще ни одной. Просто жил, просто работал, совершенно не задумываясь о том, чем это может для него обернуться.
С зимы 2013 года, когда люди впервые за долгие годы научились чувствовать друг друга и безошибочно определять маркер “свой—чужой”, прошли долгие четыре года. Граница между “своими” и “чужими” успела размыться и потускнеть. “Свои” уходили во власть и становились ее частью, зарабатывали политические и финансовые капиталы, совершали крупные и мелкие подлости, отходили от дел, разочаровывались, уезжали из страны, восхваляли новых кумиров, и вообще вели себя весьма разнообразно. Не все, конечно, даже не критическая масса. Именно поэтому во многих продолжала жить уверенность, что “свой” — это абсолютная гарантия того, что можно ни о чем не думать и просто верить на слово. Понятие “свой” определялось для каждого по-своему. Патриот, ветеран, волонтер, боец, медик, общественный деятель. Не суть важно. Важно, что любое из этих понятий, возведенное в ранг абсолютного доверия, напрочь отрубало критическое мышление. Мы практически разучились различать за статусом человека его личность. И это ошибка не только Саныча. Этим грешат почти все. Просто ставки у всех разные.
Маркеров “свой” для теперь уже бывшего партнера у Саныча оказалось сразу несколько. Фермер. Волонтер. Свой же. Конечно, свой.
…”Свой” Виталик честно смотрел в глаза внезапно нагрянувшей компании волонтеров, приехавших поинтересоваться что тут, собственно, происходит.
— А кто вам сказал, что он мой партнер? Он наемный работник. Я его вообще из жалости позвал.
— Как кто сказал? Ты ж год назад мне лично говорил, что вы — партнеры.
— Ну да. Говорил. Ну мне ж на раскрутку бизнеса деньги нужны были? А он — отличный медийный персонаж. На меня бы не дали. На него давали охотно.
— Подожди, ты хочешь сказать, что ты нам всем врал?
— Ну, получается что так…
Вопрос о том, что “медийный персонаж” и сам до последних дней не был в курсе того, что он тут по сути никто, как-то даже и не поднимался.
— Значит, он у тебя наемный работник?
— Ну да.
— А зарплата у него какая?
— Да какая зарплата? Он с самого начала говорил, что готов годами хрен без соли жрать, чтобы бизнес поднять. У него ж пенсия есть и переселенческие. Что ему еще надо?
Вот тут и спорить как-то неловко. Если человек готов работать без зарплаты, то зачем ему что-то платить? Идеальный работник. Деньги приносит, зарплату не требует, журналисты толпами валят посмотреть и написать. Мечта, а не деловой партнер… Даже документы оформить не требует. С таким можно годами жить душа в душу и молиться, чтобы его энтузиазм не поугас. Мало того, в процессе выяснилось, что идеальный наемный работник без договора и зарплаты был настолько предан своему работодателю, что взял кредит на 100 тыс. грн для развития производства и даже не стал сам следить за использованием денег. Просто отдал своему “хозяину” карточку и пошел дальше сыр варить.
Кредитные деньги, кстати, растворились ровно за месяц. Двадцать тысяч ушли на покупку сыроварки, еще пятьдесят, если верить Виталику, — в счет какого-то старого долга, а остальные “разлетелись”.
Наверное, идиллическое партнерство продолжалось бы еще не один год, если бы Саныч однажды не поинтересовался, а сколько, собственно, они заработали, и куда пошли деньги. Вот тут и оказалось, что ферма по бумагам принадлежит Виталику, а у Саныча из личного имущества — только то, с чем он пришел, да долги. Даже дом, который за это время из развалюхи с дырявой печкой превратился во вполне сносное жилье, и тот принадлежит Виталику. Кстати, когда конфликт зашел в нерешаемую фазу, Виталик пошел по совершенно простому и незатратному пути — отрубить дом от электричества. Умереть от холода там, конечно, нереально. Но остаться на дальнем хуторе без связи с внешним миром — то еще удовольствие. Случись что — за помощью придется отправлять почтового голубя. Ну, или попытаться обучить почтовому делу коз.
Впрочем, когда речь зашла о необходимости “цивилизованного развода”, под давлением все тех же волонтеров, Виталик не стал выталкивать своего бывшего то ли работника, то ли партнера за дверь в одном исподнем. Он поступил “благородно”, предложив забрать с собой 30–40 голов скота. Ну и долги, конечно. Это — дело святое.
Очень хочется написать, как Саныч, подпоясавшись веревкой и закинув на плечо пристяжной протез, отправляется пешком, куда глаза глядят, гоня перед собой стадо коз. Как цокают копыта по мокрым камням. Как они бредут по грунтовой дороге, соединяющей село Десятины с большим миром, сквозь облетающий березовый лес, под мелким осенним дождем и исчезают в тумане неизвестности. Титры. Слезы. Темнота.
В реальности Саныч рассудил, что забирать часть стада в зиму без кормов, без крыши над головой и в ожидании окота означает загубить животных всех до единого. И отказался от “щедрого” предложения. Вернее, первым порывом было уехать с козами в любое место, где готовы принять. Но готовы принять оказались только странного вида персонажи из-под Прилук, сильно смахивающие на пришельцев из 1990-х годов, провалившихся в день сегодняшний сквозь временную дыру, даже не успев сменить характерного прикида и не менее характерного выражения лиц. Рассмотрев внезапных благодетелей поближе, Саныч резко передумал заказывать фуру для перевозки скота…
А больше вариантов не нашлось. Так что коз пришлось оставить “щедрому” Виталику. Одному, в конце концов, всегда найдется, где перезимовать. А животных жалко. Это только в сказках козы могут зимой глодать кору с деревьев, а по весне водить хороводы на лужайках в живописных веночках между рожек. В реальности без теплой фермы и заготовленного корма их только на мясо пустить можно. Впрочем, с дойных коз мяса — одни слезы. Даже часть кредита не покроет. — Слушай, Виталик, а тебе не кажется, что долги надо было бы тоже поделить по справедливости? И вообще, сесть и нормально посчитать — кто сколько вложил, на что потратили, что осталось. Мы ж тут вроде все нормальные люди?
Нормальные люди, кстати, из последних сил сдерживались, чтобы не забыть, что они — нормальные. Потому что хотелось больно бить обоих. Одного — потому что в 50 лет нельзя быть таким наивным, а второго — за твердую уверенность, что ему все сойдет с рук.
— Да что он вообще мог принести? Голова говорящая. Пенсию свою?
После эти слов бить его хотелось сильнее… И за сквозящее в голосе презрение к человеку, который готов был “жрать хрен без соли”, только бы ферма развивалась. И за непонимание того, что можно вкладывать в бизнес миллионы, но без грамотной рекламы не продать ничего и никому. Впрочем, после попытки посмотреть на финансовые расчеты, поднимать вопрос о грамотной рекламной кампании было уже сродни лекции по квантовой механике в первом классе.
— Вот, смотрите, это то, что я вложил.
Первым пунктом значилась продажа земельного участка. Вторым — продажа породистого коня.
— Слушай, но ты ведь коня купил из тех денег, которые выручил за земельный участок.
— Ну?
— А потом продал его, когда он оказался не нужен.
— Ну?
— Так это одни и те же деньги.
— Да?
Да. При этом Виталик совершенно искренен в своих финансовых отчетах, которые не тянут даже на сочинение в седьмом классе на тему “как я провел лето”. Ему и в голову не приходит вести какую-то отчетность, заполнять бумаги. Хотя бы для себя. Как не приходит в голову подписать хоть один договор хотя бы с одним работником. Просто потому, что он продолжает жить, как привык — по правилам сельского хозяйства на отдельно взятом огороде, даже не пытаясь просчитать что-то хоть на шаг вперед. Принесли деньги — хорошо, положил в кошелек. Надо деньги взять — достал из кошелька. И неважно — на покупку корма козам, на новое платье дочке или на ремонт своей машины. Кошелек-то один. И вроде не пустеет. Так что все нормально. А тонкости ведения бизнеса — это слишком сложно. Ну их. Туда же, куда и отчеты. А кому не нравится, как у меня тут все устроено, так никого ж не держу. Бизнес у нас семейный. А ты человек пришлый. Радуйся, что тебя из твоей эЛэНэРии привезли и помогают. Правда, чем помогают — так никто и не понял.
Будет ли польза от произошедшего теперь уже единоличному хозяину фермы? Трудно сказать. С одной стороны — долги спихнул, хозяйство оставил. Вроде в плюсе. С другой — как и в любом деле, нужно не только хотеть заработка. Надо любить то, что делаешь, и уметь мечтать. Саныч умел. Вместе с ним из села исчезли мечты о том, как оживить этот уголок, если очень захотеть. Мечты о новых семьях, в которых будут расти дети. Мечты о зеленом туризме, для которого тут есть все — от голубых озер до живописных гранитных карьеров. Мечты о маленьком реабилитационном центре, где можно будет гладить за ушком ягненка, кормить яблоками ослика и лечить уставшие души…
….В Десятинах осень. В отдельном загончике грустит любимец Саныча, ослик по имени Хунта. Возле опустевшего дома доцветают последние осенние цветы. Весной тут уже некому будет разбивать клумбу. Резная табличка “Сыры Саныча” спрятана от дождя под крышу. Мало ли, вдруг пригодится когда-нибудь в другом месте. В конце концов, не все ли равно, где начинать все с начала? Рука есть. Нога есть. Бесценный опыт бизнеса “по дружбе” тоже есть. Остальное приложится.
Источник: ZN.UA
