Александр Мартыненко – генеральный директор агентства “Интерфакс-Украина”. Заслуженный журналист Украины. Окончил экономический факультет Харьковского государственного университета. Был начальником информационной службы агентства “Харьков-новости”. В прошлом – пресс-секретарь президента Украины и секретарь Совета по вопросам информационной политики при президенте Украины. Входил в состав Нацсовета по вопросам телевидения и радиовещания. С ним состоялся интересный разговор на 112.ua, который мы и предлагает вашему вниманию.
Александр, снова создан орган саморегуляции – независимая медийная рада. Это такой мониторинговый и консультационный орган. Зачем?
Мартыненко: В данном конкретном случае все очень просто: видимо, образовался грант. Его, соответственно, надо на что-то потратить, и поэтому создается такая банальная и не очень оригинальная вещь. Я могу только поздравить тех людей, которые этим занимаются – у них все будет хорошо. А объективно говоря – было б что мониторить. Понятно, что мы сейчас живем в какой-то степени в олигархократии, и, соответственно, это отражается на медиа (олигархические войны, все по полной программе). За этим тоже интересно следить, а кому-то, наверное, интересно даже мониторить. И потом показывать всему честному миру, как один олигарх “мочит” другого олигарха, и все вместе – президента.
– Свобода слова – это не когда хороший медиамагнат разрешает писать все. Это когда есть рынок и когда есть баланс между плохими и еще хуже. Плюс рекламный рынок. Как нам создать рынок, которого сегодня нет?
– Рынок СМИ не существует сам по себе. Он не существует отдельно от всего остального рынка. Если нет денег в стране, то нет денег и в медиа. С одной стороны, надо, чтобы были разные точки зрения: чтоб один олигарх рассказывал о коррупции другого олигарха, тот, соответственно, о коррупции противоположного, и все довольны. Но народ в последнее время не реагирует на все эти коррупционные открытия, раскрытия, потому что надоело. Они уже не являются событием. Это жизнь, и никого это уже не волнует.
– Во всех странах мира о коррупции рассказывают судьи и прокуроры. И там коррупционеры отправляются на скамью подсудимых. В современной же Украине разговоры о коррупции – это просто пиар-инструмент.
– Во-первых, как пиар такое больше не работает, потому что это уже среда обитания. Во-вторых, есть четкое убеждение, что воруют все. Самое главное – найти неворующего профессионала в нашей стране. Все ходят, ищут и думают: “Где же его взять?”. Что касается медиарынка, то самый главный вопрос, который будет актуальным в этом году и в следующем, 2017-2018: где наши олигархи (которые уже не совсем олигархи) будут брать деньги на это? Потому что стоит это много, потому что доходов нет (я говорю сейчас о телевидении в основном, хотя, собственно, в газетах тоже нет). Поэтому, я думаю, нас ожидает большое сворачивание рынка.
– Достаточно большие деньги из бюджета у нас уходят в государственные медиа. Возможно, надо было бы закрыть всю эту государственную сферу и дать деньги молодым людям, которые умеют это делать, но денег у них нет (на 100, условно говоря, новых стартапов)? Может, это могло бы стать площадкой для медиареформы?
– Государственного у нас в стране становится все меньше и меньше. Стартапы очень хороши, и, действительно, их стоит развивать, когда мы видим стоящий на старте рынок. Надо вложиться, толкнуть, а дальше – он пойдет осваивать просторы. Ведь медиарынок умер не потому, что продукт некачественный, а потому что он зависим от рынка: финансового, сырьевого. Если лежат металлургические комбинаты, за счет которых раньше финансировался канал, умрет канал. Единственный плюс, что когда оно все помрет (а это скоро произойдет), то порог входа на этот рынок, на то, что там останется, будет очень низкий. И тогда можно будет, условно говоря, за 5000 долл. сделать маленькую студию и получить какое-то количество зрителей, слушателей. Они не материализуются в самом начале, потому что рекламы нет. Но слушатели и зрители будут. И когда рынок опять начнет расти, эти люди станут зарабатывать.
– А верите ли вы в то, что делает Шустер сейчас, когда он просит всех купить карточки, иначе “Свободы слова” не будет?
– Я не верю в это как в источник финансирования. Я верю в это как в возможность создать комьюнити вокруг канала. Это, наверно, хорошо как рекламный ход. То, что это принесет какие-то деньги, – нет. Это не тот бизнес. Если надо собрать на стартап 100 тыс. грн – наверное, можно пойти и собрать. Но это не тот случай.
– Почему у нас общественным телевидением, общественным радио называются проекты, которые существуют на иностранные гранты?
– Здесь есть эффект перевода с русского на украинский. “Громадське” – это телевидение громады. Десять человек – уже громада. Таких телевидений может быть десятка два на всю страну. “Суспільне” – это телевидение общества. На это общественное ТВ, если иметь в виду то, что сейчас происходит на Первом канале, типа выделяет деньги Кабмин. И сидит оно на государственном бюджете.
– Так тогда же оно государственное?
– Мы изучали в свое время, как это делалось в ЕС. Так вот, в одной стране поступили очень просто. Когда ЕС потребовал от нее что-то сделать с телевидением, они очень долго думали и поменяли вывеску. Телевидение как было на государственном обеспечении, так и осталось – то же самое, что и у нас. Поменялся порядок назначения органов, но это можно было сделать и раньше, в общем, не меняя статуса. Поскольку у нас общество не является отдельным субъектом, который может кого-то финансировать, получается, что государство – оно и есть государство.
– Опыт коммуникации между властью и журналистами у вас очень большой. Вы когда- нибудь сможете написать об этом книгу, где ничего не будете скрывать.
– Книги сейчас никто не читает.
– Это большое заблуждение, что в советские времена читал весь народ, а теперь никто не читает.
– Читало 5%, а теперь – 2%.
– Он другой. Государство у нас персонифицировано: в одном месте у нас один человек представляет государство, в другом – другой, а все они вместе олицетворяют государство. Общее среди них это то, что они все (те, кто занимаются коммуникацией) испытывают некоторое раздражение оттого, что их достают. Достают журналисты (свободные, в том числе), достают телеканалы. Постоянно что-то требуют, нависают, подкалывают, на кого-то работают. И такое чувство: “Да сколько можно уже!”. Оно, мне кажется, у многих есть, и это чувствуется. А в действиях это выражается в том, что минимизируется общение первых, вторых, третьих лиц со свободными журналистами. Пресс-конференций практически нет, потому что зададут не те вопросы. А отвечать не хочется – надоело. Мне кажется, что вот эту общую тональность раздражения надо снять – было бы лучше всем. Когда я работал, у нас тоже врагов было немало. Но я всегда прекрасно понимал, что у них своя задача, а у меня – своя. Я – не ворота, которые открываются и закрываются, я с ними в любом случае буду коммуницировать.
– Во времена Кучмы коммуникационное поле можно было контролировать. Но сейчас существуют социальные сети. Почему они не понимают, что нужно перестроить этот коммуникационный алгоритм? Нет уже смысла прятаться и не брать трубку.
– Надо создать какой-то миф об открытости, а он не получается. Больше того, ты даже можешь быть и закрытым. Просто никто не должен этого замечать. Ты можешь не говорить все, что нужно, – никто не должен это замечать. Это вопрос мастерства. Видимо, не хватает понимания, как это сделать. Фейсбук, на самом деле, – чисто украинский феномен как средство массовой информации. Так не бывает, и в итоге это закончится. Фейсбук – это среда прежде всего общения. Средство информирования, если говорить о социальных сетях, это Твиттер. Фейсбук – средство самовыражения, а Твиттер – средство передачи информации. У нас все самовыражаются. У нас информации мало, а самовыражения – по горло.
– Почему журналисты на каком-то этапе просто спасовали перед блогерами?
– Многие из журналистов, которые работали в медиа давно, устали, многие ушли, многие перешли в другое качество. А те, которые новые появляются… Выяснилось, что это значительно дешевле – сесть и настучать на клавиатуре. Потому что, с одной стороны, тебе никто не платит (или платит, но мало), а с другой – ты никому ничего не должен. И поэтому народ ломанул туда. Но на самом деле Фейсбук и блоги – это ведь не журналистика. Это – самовыражение, а самовыражаться можно сколько угодно. Но если у тебя запятые не там поставлены, и если, условно говоря, ты не знаешь, как правильно писать слова, это значит, что ты не можешь быть журналистом. Ты – неграмотный.
– Это пройдет. Политика, которую показывают, это шоу. Нереальная жизнь, виртуальная. А народ думает, что это реальная политика. Профессионалы есть и сейчас, и не всегда они были раньше. Но во всем мире рядом с основными социальными сетями существуют традиционные медиа – просто потому, что в профессиональных медиа есть редактор. А там – нет.
– Не могут заработать. Еще и не пришли многие – потому что не могут заработать. В начале 2000-х, когда зарплаты были очень высокие, в профессию стали идти люди, которых, по большому счету, быть там не должно. Это было не их, они этого не умели, не хотели. Но тем не менее они шли, потому что просто так 2,5-3 тыс. долл. стоящей у микрофона девочке никто нигде бы не заплатил. А на телевидении платили. И мы сейчас пожинаем плоды этого этапа, когда пришел “абыкто” и “абыкто” остался. “Подставка” у микрофона получала огромные деньги по сравнению со всеми остальными. Сейчас, как мне кажется, пойдет какой-то этап очищения медиа (в хорошем смысле слова). И, вообще, сокращения – это хорошо, как бы мне жалко не было тех, кого сократят.
– Совладелец “Интерфакса-Украины” – вы и некая офшорная компания. А конечный владелец этой компании – кто?
– Конечный владелец этой компании в ближайшее время определится, и это будет гражданин Украины. Просто есть документальные моменты, которые надо пройти.
– Основной финансовый поток “Интерфакса”. Это кто-то дает деньги или вы их зарабатываете как СМИ?
– Это на 100% заработанные нами деньги. 80% – подписка и 20% – разные партнерские проекты. У нас есть англоязычный еженедельник об Украине, который мы выпускаем вместе с Союзом промышленников и предпринимателей. Существуют проекты по освещению деятельности отдельных структур в рамках тех стандартов, которые у нас есть. Мы подписываем договор, выигрываем тендеры на освещение деятельности какой-то государственной или негосударственной структуры. Но базис – это подписка. Ни одной копейки, в том числе и от учредителей (включая меня), не приходит.
– Я буду неискренен, если скажу, что такие мысли не приходят и не приходили. Но есть чувство ответственности, которое у меня гипертрофировано. Если бы я что-то делал сам, то, наверное, развернулся бы и поехал куда-нибудь. А у меня куча народу работает.
– Назовите три имени украинских политиков, которые вас за эти годы поразили больше всего, произвели на вас глубокое впечатление.
– С каждым годом это происходит все реже. И не потому, что люди становятся другими, а потому что впечатление труднее произвести. Поэтому из раннего – Пинзеник (на заре), Кучма. И, пожалуй, Тимошенко и Саакашвили.
