Игорь Уманский, экономист, первый замминистра финансов Украины, дал интервью 112.ua. Он был также экспертом службы вице-премьера Украины по вопросам экономики, замглавы правления «Укртранснефти», затем Госагентства по инвестициям и инновациям. Исполнял обязанности заместителя министра финансов Украины во втором правительстве Юлии Тимошенко.
Влащенко: Наш сегодняшний герой практически с институтских времен периодически работает чиновником. Сегодня у нас в гостях замминистра финансов Игорь Уманский. Здравствуйте, Игорь Иванович. Ваш шеф – один из шести министров, которых принято называть иностранцами в украинском правительстве. Эксперты говорят, что, к сожалению, украинских реалий иностранцы в нашем правительстве не поняли. Они не смогли противостоять коррупционным схемам, которые их сразу окружили. Что вы скажете по этому поводу?
Уманский: Идея была в том, чтобы привести людей не из системы, которые с этой системой могли бы бороться. Но бороться изнутри, не меняя саму систему, – не самая эффективная задача. Пока у нас не будет нормальной судебной системы и реформы правоохранительной системы – побороть коррупцию не получится по одной простой причине: закон не является обязательным для исполнения.
– Гонтарева, отчитываясь в ВР, косвенно дала понять, что все претензии по ценообразованию и по всему остальному – это не к ней, и если б правительство и профильные ведомства нормально работали, то все было бы с ценами в порядке. Как вы можете это прокомментировать?
– Ситуация, на самом деле, очень непростая, и обвинять только НБУ в том, что происходит на финансовых рынках, было бы некорректно. Но обвинить то же правительство или Минэкономики, которое должно контролировать цены, имея ценовую инспекцию, в условиях, когда происходит быстрая девальвация гривны, а импортная составляющая во многих ценах значительная, и потом любой товар нужно перевозить, а нефтепродукты – большая часть – у нас завозятся по импорту, и привязка многих цен на товары, которые производятся внутри, импортная составляющая, во многих тоже значительная (как минимум, транспортная составляющая)… Поэтому вопрос контроля за монополиями имеет место быть. Тем более что вопрос назначения руководства Антимонопольного комитета и членов комитета пока открыт. Поэтому, я думаю, попытки избежать ответственности или переложить ее на кого-то другого – они не всегда хорошо выглядят. Я думаю, что НБУ должен брать на себя ответственность, в том числе, по контролю за ценами. Это есть прямая функция НБУ в соответствии с законом о Национальном банке. И уходить от этой ответственности – нехорошо.
– Было ли ответственно принимать бюджет, который имеет дефицит в 200 млрд?
– На самом деле дефицит Госбюджета – 75,8 млрд грн. В условиях той долговой нагрузки, которая у нас есть, финансировать такой дефицит, безусловно, крайне сложно, и мы как государство обязаны уходить от столь значительных дефицитов. Для экономики это означает, что расходов у нас запланировано значительно больше, чем есть доходов. Разница покрывается за счет долга.
– Нет. Печатный станок включается, когда мы говорим о капитализации банков, потому что там финансирование идет через выпуск ОВГЗ, и когда мы говорим о поддержке Фонда гарантирования вкладов (потому что там тоже через инструменты ОВГЗ идет и НАК «Нафтогаз». Если суммировать эти три инструмента, то мы примерно на эти 200 млрд и выходим. В этом бюджете проблема в том, что при курсе в 21,7, который мы закладывали, среднегодовой, обслуживание госдолга составляет уже 92 млрд грн. Это только проценты. Это самая большая статья расходов на сегодняшний день. Даже на оборону мы тратим меньше. Курс 21,7 в сегодняшних реалиях выглядит уже сомнительным. Другой вопрос: адекватен ли курс 40, который мы видели на реальном обменном рынке, и курс 23-25, который сегодня есть на рынке, покупательной способности гривны и той экономической ситуации, которая есть? По моему глубокому убеждению, нет. Проводить либерализацию курса и отпускать его в условиях, когда нет рыночных инструментов, когда нет инструментов нормального перетока ликвидности, когда банковская система менее чем за год потеряла больше 40 банков, и, как следствие, мы имеем панические настроения среди вкладчиков, то в этой ситуации уходить в так называемое либеральное курсообразование было ошибкой.
– Ваш упрек адресуется госпоже Гонтаревой?
– Безусловно. Но не как к человеку лично, а как к руководителю системы. Сейчас после курса 40 мы имеем за неделю 25. На нормальном рынке такое происходить не может. На таких скачках возникают прекрасные условия для спекуляции, и этот вопрос возникает у очень многих. И, обладая инсайдерской информацией, когда в разы идет изменение курса за неделю, такие возможности являются потрясающими. Мне кажется, что этот курс, если не будет других решений, скорее всего, будет иметь тенденцию к укреплению. Эти скачки, которые произошли, и отпускание курса надо было делать после того, как мы получили доступ к деньгам МВФ и другим валютным ресурсам. В этой ситуации, когда у Нацбанка была возможность эти пики срезать, можно было немного «отпускать» ситуацию. Но произошло то, что произошло. Сейчас у нас общая задача – возвращать доверие.
– Тимошенко сказала, и многие другие политики говорили, что в результате непрозрачного рефинансирования наших банков 17,6 млрд в 2014 – начале 2015 гг. были выведены через оффшоры. Если мы так бодро, явно и динамично воруем, зачем нам кредиты МВФ? Чтобы их опять разворовать?
– Мы зачастую смешиваем разные понятия и разные денежные потоки. Я не думаю, что 17 млрд было выведено. Я думаю, что эта цифра значительно выше. Но деньги МВФ поступают – чуть больше половины – в госбюджет, а остальные деньги идут Нацбанку и на пополнение валютных резервов. Деньги, которые выводились из страны, это в первую очередь деньги частного сектора – как банковского, так и не банковского. И в условиях, когда 42 или 44 банка были выведены с рынка, за последний год происходил достаточно серьезный отток капиталов как собственников банков, так и отток денег бывшей власти.
– Я не вижу в ваших словах противоречий с моим вопросом, ведь из бюджета продолжают «элегантно» уводить деньги многочисленными способами, а непрозрачное рефинансирование дает возможность перекидывать их в «оффшоры». Так есть ли у нас реальный ресурс останавливать эту коррупционную машину?
– Ответ лежит на поверхности. Пока судебная правоохранительная система не начнет реально работать, то кого бы мы ни поставили – Иванова, Сидорова, иностранцев, святых людей из монастырей, – система от этого не поменяется. Пока неотвратимость наказания не будет нормой, все остальное будет лишь разговорами. Рыба всегда гниет с головы. Пока не будет полностью поменяна система, в т. ч. формирования власти, в т. ч. формирования людей, которые контролируют эти потоки, побороть коррупцию будет невозможно.
– Для изменения системы нужна политическая воля. Пока власти будет выгодно, чтоб в стране процветала коррупция, она будет в стране процветать. Я правильно понимаю?
– Мне казалось, что после событий, которые произошли в стране год назад (революция, события на востоке), элиты должны были бы сойтись во мнении, что пора подводить черту, в т. ч. по перераспределению собственности, в т. ч. к подходам в управлении государственными финансами. Но пока, к сожалению, окончательно эта черта не подведена.
– А почему не дается людям своевременное объяснение ценообразования на газ, электроэнергию? Почему необходимо для этого распоряжение президента? Почему у нас больше года нет главы Антимонопольного комитета, который должен регулировать эту политику ценообразования, и кто должен ставить вопрос о том, чтобы он появился?
– По антимонопольному комитету вопрос открытый…
– А у вас есть какие-то догадки по этому поводу?
– Все просто. Правительство формируется на основании коалиционного соглашения. В коалиции у нас несколько партий, и формирование правительства у нас происходит не по профессиональному принципу, а по принципу политического делегирования. Тех же квот. Подобное формирование у нас началось в 2003 году. С того периода, по моему глубокому убеждению, тотальная коррупция начала захлестывать страну. Пока мы не уйдем от данного подхода, мы будем иметь ту ситуацию, которую мы имеем на сегодняшний день. И отсутствие руководства Антимонопольного комитета, в том числе, это вопрос политического какого-то решения и соглашения между теми силами, которые формируют сегодня правительство, и теми силами, которые являются основой в парламенте. Когда договорятся о том, что это должно быть и чьи это должны быть представители, тогда, наверное, сформируют. Относительно цен на энергоносители: для меня удивительно, что не было выполнено решение правительства, потому что когда мы обсуждали модель поднятия цен на газ, какой должен быть уровень этих цен, было четко сформировано поручение, что должна быть проведена разъяснительная работа не только с фракциями, депутатами, внутри правительственных структур, но и с населением по поводу того, почему такая цена, как она должна работать, как правительство и государство в целом будут защищать малообеспеченных людей. Решение принято было, а выполнено, как оказалось, не очень. Не была проведена эта работа.
– Как можно вернуть доверие к банковской системе, которая заморозила для населения валютные депозиты, которая не возвращает людям деньги? И это происходит уже не впервые. Как можно обеспечить рост экономики, если для этого нет ни механизмов, ни инструментария?
– Когда мы говорим о доверии, то универсальной таблетки здесь не существует. У нас сейчас стоит внутренняя задача. Когда мы говорим о налоговой политике, размер налогов не столь важен, как система их администрирования. Когда у нас налоговую нагрузку определяет не Налоговый кодекс, а налоговый инспектор… Мы можем принимать любые изменения в законодательную базу, но когда налоговый инспектор вам будет говорить, что эти расходы он принимает, а эти не принимает, и пока вы не выполните план, вы декларацию не сможете сдать, то эта система долго работать не может. И поэтому мы сейчас будем активно заниматься именно изменением системы администрирования и изменением работы фискальной службы. Они должны стать службой. Это должен быть сервис.
– Налоговую полицию нужно убрать?
– Я считаю, что они точно не должны быть в системе Налоговой администрации и фискальной службы. До этого фискальная служба, которая имела статус целого министерства, вырабатывала налоговую политику, формировала нормативную базу, сама же по ней работала и сама же потом контролировала и себя, и налогоплательщиков. Это замкнутое пространство привело к тому, что уже даже в центральном офисе Налоговой службы стоял конвейер по упаковке денег. Настолько это было коррупционно емко, что уже надо было ставить конвейер, чтобы паковать собранное со всей страны. И сейчас, если мы не поломаем внутри, ментально задачи Налоговой службы, систему взаимоотношений с бизнесом, вряд ли нам удастся изменить какие-то подходы. Но пока тот же чиновник в налоговой, в таможне, взяв взятку, не будет, гарантированно за это наказан…
– Как вы сами оцениваете вот эти все законы, которые направлены на отъем денег у пенсионеров (15%), Налоговый кодекс, который выжимает все что можно? То есть обрезать, а не создавать новое, это не тупиковая ветвь прогресса?
– Не могу с вами согласиться. На данном промежутке времени задача, которую мы перед собой ставили, это погасить те кризисные явления, которые мы, к сожалению, имеем в финансовом секторе, в экономике, в публичных финансах. Пока мы не погасим эту ситуацию, говорить о развитии, говорить о создании базы, на самом деле, не приходится. Ни один нормальный человек ни в Украине, ни за ее пределами не будет вкладывать деньги в банковскую систему – возвращать депозиты, не будет создавать рабочие места, не будет пытаться инвестировать в какой-то бизнес. Большинство этих решений – где-то тяжелых, где-то кажущихся неправильными – были направлены именно на погашение «пожара». Мне кажется, что в перспективе – месяц-два, май-июнь – это дно будет достигнуто, и возможность выхода уже в развитие и создание этих условий будет создана. Другой вопрос, что при наличии военных действий на территории страны убеждать частный капитал приходить в страну будет сложно. Поэтому вопрос, в том числе мира в стране, является социальным, потому что гибнут люди – как мирное население, так и ребята, которые там служат.
– Многие инвесторы говорят, что зашли бы даже при условии военных действий, но если бы не было такой тотальной коррупции в стране. Скажите, а вы не устали за столько лет работать на государство?
– Я почти пять лет не был на госслужбе. Значительно комфортней, проще и понятней по ту сторону «баррикад». Безусловно, система с каждым годом только ухудшается. До 2003 года многие вещи были невозможны. С каждым годом, с каждым правительством ситуация только ухудшалась, и мы дошли уже до полного абсурда этой коррупционной системы, когда стояли конвейеры по упаковке этих коррупционных денег.
– Надежды какого рода вас заставили вернуться в кабинеты?
– Я уходил с госслужбы в начале 2010 года, когда Янукович стал президентом, и опыт антикризисного управления был достаточно большой. Когда меня попросили помочь в этом кризисе, это была единственная причина, почему я согласился прийти опять в эти кабинеты. Была надежда, и она остается, пока я продолжаю работать, что тот ментальный перелом, который произошел в обществе в целом, не позволит этой коррупционной, непрозрачной системе дальше функционировать. Если эта система не будет меняться в ближайшее время, и это не будет обществу наглядно продемонстрировано, то общество не позволит этой системе дальше функционировать.