“Все худшее, что на войне происходит с человеком, который изначально идет грабить, убивать, нападать, насиловать, – это не влияние войны, это влияние той животной деструктивной части, которая раньше не появлялась, как чудовище из клетки, только потому, что ее били током”.
Мародерство российских военных и отправка ими награбленного домой почтой стали заметными сюжетами в украинской войне. Психологические причины происходящего в эфире Настоящего Времени проанализировала психоаналитик Анна Кушнерук.
– Журналисты систематически фиксируют факты воровства со стороны российских солдат. Хочу вас спросить, во время войны грабить гражданское население – с психологической точки зрения что означает для самих военных? Понимают ли они, что это преступление, воровство? Или это не так работает у них в голове?
– Это работает по-другому. Речь о том, что я могу совершать любое безнаказанное. Здесь соблазнителем становится не факт того, что я совершаю преступление, а то, что я в таком статусе сегодня нахожусь, что это останется без возмездия, без наказания. Это останется без какой-то работы совести, которая в любом случае у человека, который живет в цивилизованном мире, включается.
Это такая психотическая структура, это абсолютная разнузданность, это абсолютно соблазнительно для человека, который так или иначе ранее закон соблюдал только потому, что его били палкой по голове. Увы, это не только развязанные руки, это еще и карта, по которой этот человек совершает преступление. Плюс это все-таки нахождение в толпе. В толпе законы взаимодействия отличаются от того, как работает группа, например, от того, как работает какое-то объединенное пространство. В толпе в любом случае всегда интеллект снижается до уровня самого слабого у той группы, в которой этот замер происходит. Ответственность автоматически становится коллективной. То есть то преступление, которое совершаю лично я, ответственность за него я разделю на 27, на 39, не важно, сколько человек, моих побратимов, если они таковыми себя готовы называть. То есть я абсолютно свободен от долга совести. Я свободен от осуждения тех людей, с которыми я рука об руку нахожусь на войне, как бы это сейчас нам трагично ни звучало произносить. А когда я вернусь, я буду в статусе человека, который привез богатство, который привез те блага, которыми, например, не обладала семья или не обладали люди в моем окружении.
К сожалению, история проходила уже это: отобрать и поделить или “кто разрешил вам так хорошо жить?”. Увы, не происходит ничего нового, просто нам всем долгое время казалось, что цивилизация все-таки продолжала свое эмоциональное влияние на все группы населения, но это не так.
– А люди, которые принимают эти посылки с награбленным, воспринимают их как добычу? То есть не как что-то, чем пользовался до этого другой человек?
– И в этом колоссальная трагедия, вы абсолютно правы. Если включена мораль, представьте себя на месте человека, которому приходит посылка с отобранной детской одеждой или с отобранными женскими украшениями, каким-то семейным от прабабушки крестиком или игрушкой. Это вызывает ужас, вызывает ненависть, вызывает брезгливость, жуть абсолютную. Но, если я всю свою сознательную жизнь прожила в обстановке, где, если мой мужчина кого-то не отлупит, если он кого-то не убьет, значит, он слабак и следующий, на кого нападут, буду я, будут наши дети? Эта возможность чувствовать себя в безопасности связана только с тем, что мой бьет сильнее кого попало, но не позволяет никому вокруг себя никакого проявления человечности. Это трагедия целых поколений. Женщины, семьи, родные люди для этих мародеров, убийц, маньяков, которые получают эти посылки, получают эти грузы. Нравственное падение именно здесь.
Что с человеком может происходить на войне, к сожалению, мы все как взрослые люди понимаем. В длительном пребывании человека в ограничениях, в жесточайших условиях, в бою очень многое эмоциональное стирается. Но находясь в тылу терять человеческий облик за эти три месяца… Эта утрата человеческого облика в том, что его никогда и не было. Трагедия здесь в том, что по обе стороны идет поощрение: кто бьет, тот хороший, кого бьют, надо бить, потому что он слабый и не заслуживает жизни.
– Хотелось бы просто понять, что происходит с психикой человека на войне, скажем, за четыре месяца. Что принципиально изменилось?
– Я буду откровенна с вами: за четыре месяца, за три месяца, по сути, не могло произойти таких изменений в силу достаточно маленького срока депривации, ограничения удовлетворения потребностей человека. То есть война не длится так долго, чтобы человек превратился в зверя, который борется за выживание. Все худшее, что на войне происходит с человеком, который изначально идет грабить, убивать, нападать, насиловать, насиловать детей – это не влияние войны, это влияние той животной деструктивной части, которая раньше не появлялась, как чудовище из клетки, только потому, что ее били током. То есть это признак тоталитарного общества. Если солдат на войне ведет себя не как военный, не как человек кодекса, принципов, который на самом деле призван защищать, который призван оберегать, который призван сохранять мир. Это человек, которого выпустили наружу, выпустили из клетки, и он имеет возможность творить зло.
Вот этим отличается психика воина от психики тех, которые творят на войне зверства. Это не имеет отношения к войне, это всего лишь узаконенная маниакальная потребность уничтожать все живое. А все живое будет вызывать злость, ненависть и ярость, потому что образ жизни, которым я раньше жил, в котором я находился, ведь кто-то должен быть виноват, что я не в состоянии, что я не могу, что мне чего-то не обеспечили, мне что-то не дали.
