Все люди, попадавшие в поле зрения российских военных, становились потенциальными жертвами.
Об этом в интервью изданию “ГОРДОН” рассказала жена композитора Игоря Поклада Светлана, которая вместе с мужем пережила российскую оккупацию в Ворзеле.
-Мы практически жили в подвале. Очень повезло, что это дача в Ворзеле – у нас в погребе была еда и консервация. Мы не голодали. У всех были генераторы, мы подзаряжали телефоны, хотя смысла практического в этом никакого не было – связь отсутствовала. Но сам факт – надо было держать телефоны наготове, вдруг позвонят. Я нашла крохотный приемник Sony 1975 года выпуска, поставила батарейку, мы начали слушать радио – Единые новости. И стали получать хоть какую-то информацию, узнали, что происходит в Харькове и Киевской области.
К началу марта мы услышали бой совсем рядом – это бомбили колонну в Буче. Я хорошо запомнила один вечер. К тому времени мы настолько привыкли к взрывам, что уже начали понимать, где бьет “Град”, где “Смерч”, где летит крылатая ракета, стреляет танк или гаубица. Оккупанты перли, как тараканы. Однажды ночью мы вышли на улицу и обомлели: небо было абсолютно красное – потом мы узнали, что это в Микуличи зашли кадыровцы. Зная, что наши умеют пользоваться “коктейлями Молотова”, и в страхе, что их колонну подорвут, они жгли все, что попадалось по дороге. Так рассказывали потом очевидцы.
В это время в Ворзеле еще не было россиян – они прорывались по Варшавке и шли на Бучу. Первый бой мы услышали, когда на Вокзальной разбили колонну. Это было очень страшно – мы все слышали своими ушами. Через день или несколько дней – сложно понять, поскольку мы потеряли счет времени, не соображали, какое число, какой день недели, – мы услышали грохот уже на своей улице.
Знаете, человеческая натура странная: вместо того, чтобы поглубже закопаться в подвал, мы побежали наверх посмотреть, что происходит. И увидели колонну, которая прет мимо нашего дома. Было 60–70 машин – танки, БТР, БМП и на броне – десятки людей с автоматами, направленными на наши дома. Среди нас был отставной полицейский – он крикнул: “Немедленно от окон, и не прикасаться к занавескам!”, потому что любое шевеление занавески – это выстрел. Эти твари очень боялись украинских снайперов. Мы буквально попадали на пол и выползли со второго этажа.
В тот день в дом наших кумовей, пробив забор, въехал танк. Они проверяли дом, награбили все, что видели, вплоть до влажных салфеток. Вот ублюдки такие. К нам во двор не заехали, только мотались туда-сюда мимо нашего дома.
Вот тут начался ад – уже у нас, в Ворзеле. Это третья серия после Гостомеля и Бучи. Россиян начали накрывать артиллерией прямо в нашем поселке. Это ужас – взрывы в нескольких метрах от дома. Кошмар! Мы не выходили из подвала вообще. Я молила Бога только об одном: чтобы ракета не попала в наш дом. Потому что это пожар и мы бы все заживо сгорели.
Колонны разбивали одну за другой. Одну разбили, их нет. А на следующее утро опять колонна. Этих разбили – еще колонна. Они ползли, как тараканы, – через Немешаевское поле, через кладбище, ползли, ползли и ползли нескончаемым потоком. Это было что-то неописуемое.
В один день все стихло. Периодически шли бои. Бомбить Ворзель было невозможно, потому что много мирных жителей осталось, не все жители поселка успели уехать 24-го и 25 февраля. Поэтому нас накрывать артиллерией было бы убийством – нас берегли. А численность российских уродов росла. Они сначала ездили, а потом начали ходить.
Я уже говорила, насколько страшны были взрывы, но в те дни мы поняли, что страшнее всего – автоматные очереди. Они начали расстреливать людей. Все, кто попадал в поле зрения, становились потенциальными жертвами.
-Они начали расстреливать людей. Все, кто попадал в поле зрения, становились потенциальными жертвами. То, что вы видели в Буче, происходило и в Ворзеле. Наша улица Тюльпановая была практически вся усыпана телами. Россияне абсолютно не смотрели, кто идет: ребенок, старики, женщина – просто расстреливали всех. Когда мы периодически пытались выскочить из подвала, найти какую-то точку, чтобы поймать связь и рассказать, что с нами, только услышав шум техники, разбегались с бешеной скоростью, потому что понимали: кого-то только что убили, следующие – мы. Эти автоматные очереди до оцепенения доводили. Было очень страшно, – рассказала Поклад.
– Вы что-то знаете о людях, которые захватили Ворзель? Кто это был?
– В Ворзеле было три ротации оккупантов. Первыми зашли уроды, как говорится, пушечное мясо. Их послали на смерть, и они вокруг себя сеяли смерть.
Вторая ротация – это белорусская бригада. Они стояли с белорусскими флагами. Пусть Лукашенко говорит что угодно, что Беларусь не вступала в войну, но это неправда. Они тут стояли, в Ворзеле. Об этом, кстати, нигде не говорили. Но это факт. Костя об этом тоже много раз рассказывал. Даже если бы не было флагов, белорусов легко узнать по говору, по акценту. Так вот с белорусами он смог договориться и стал возить гуманитарную помощь. Они не то чтобы лояльно настроены были, но, во всяком случае, позволили доставлять людям продукты.
А потом зашла Псковская десантно-штурмовая дивизия. Вот эти уже абсолютные ублюдки. Они считаются элитой российской армии. Так вот эта “элита” жила в нашем доме – мылись, в бильярд играли, спали, разграбили дом и напоследок еще заминировали! И это при том, что они точно знали, в чьем доме живут – видели в кабинете афиши, фотографии с российскими звездами, награды. Я понимаю, искать логику в голове уродов не имеет смысла. Но чего они хотели? Чтобы 80-летний композитор вернулся домой и подорвался, условно говоря, открывая крышку пианино? Вот только недавно мне позвонил сосед и рассказал, что у него на шкафу гранату нашли. Все дома на нашей улице заминированы. Реально страшно по участку ходить.
На улицах Ворзеля после выхода российских оккупантов. Фото из семейного архива
– Как вы узнали, что у вас в доме были растяжки? Вас предупредили или вы сами заметили?
– Я взрослый человек и понимала, что рваться в Ворзель, где стояли россияне, где только закончились боевые действия, нельзя. Чтобы не мешать нашим мальчикам делать свою работу. К тому же только на днях завершилась зачистка в области. Россияне же своих побросали. Их там много бегало по округе. Нашли диверсантов на пекарне в Ворзеле, в Гостомеле.
Пару дней назад Костя сказал: “Вам не надоело в зимних сапогах ходить? Можем съездить к вам домой”. И мы организовали колонну, повезли гуманитарную помощь и сами поехали.
Многие дороги заминированы, много подъездов в сторону Бучи, Ирпеня, Ворзеля. Более того, подорваны мосты. Когда я впервые увидела результат боев – разрушенные дома, обгоревший лес, раздавленные танками машины… Зрелище не для слабонервных. Ребята, с которыми я ехала, сказали, что много техники уже расчистили. Там были страшные бои. Россияне отходили и зверствовали как могли.
В Ворзеле была мирная обстановка, светило солнце, тепло. А потом я увидела на улице тело убитого человека, которое не забирает никто. И это вернуло в реальность – война рядом, она никуда не ушла. И так будет, пока не объявят официально: “Все, мы победили фашизм и страну-убийцу”.
Было страшно заходить в дом. Замки сорваны, двери сломаны, в доме… Смотрите фото – сами все увидите. Конечно, свинарник. Жаловаться не стану. Дом цел. А многим вообще некуда вернуться. Одна ракета одного маньяка – и в миг все обращалось в пепел. Гибли и люди, и собаки. Из милого курортного городка россияне сотворили филиал ада.
Вечером я увидела по телевизору репортаж, как выглядят растяжки. Более чудовищного орудия преступления нет – тонкая леска, и на ее конце мина. Если человек не заметит, заденет – взрыв. Это подло. После этого Костя сказал: “Слава Богу, ваш дом очищен”. Вот так я узнала, что у нас тоже были растяжки. Они в кабинете поставили растяжку! Вторая была в гостиной и третья – в подвале. Вот одна из причин, почему возвращаться домой нельзя до тех пор, пока саперы не поработают.
Я по дому ходила не опасаясь, мне сказали, что дом проверили. Но когда узнала, что дом минировали, меня трясло, как, наверное, только в первые дни войны. Я понимала, что Игорь Дмитриевич мог зайти в кабинет или открыть крышку пианино и погибнуть. Понимаете, в кабинете композитора была растяжка! Не могу представить, если бы у меня на глазах подорвался мой муж или я бы у него на глазах… Или моя мама… Я не могу осознать. У нас сад, 56 соток. Разве я возьму лопату или грабли? Я буду бояться. Кто знает, что эти твари не закопали что-то. Как что-то можно заметить в саду? Это подлые убийцы!
Убеждена, ад – не то место, куда россияне могут спуститься. Для них надо создать более страшное место. Даже черти, которые варят смолу, не примут их. Для этих тварей даже в аду места нет. Россия – страна убийц, которая воспитала убийц, которая считает, что во всем права. А я считаю, эта страна не имеет права на существование. Она должна умереть вместе со всеми, кто там живет.
Я, бывает, смотрю видео, что россияне о войне в Украине думают. И понимаю: сейчас к нам приехали их малолетние ублюдки воевать. Но вы послушайте, что говорят люди моего поколения. Это же ужас! Люди, чьи родители прошли через Вторую мировую войну, оправдывают каждый шаг своего маньяка Путина. Там нет такого, что одно поколение, которое знало о войне то, что знаем мы, думает одно, а другое поколение, не знавшее войны, думает иначе. Ничего подобного. Они все одинаковые. Из 140 млн если и раздастся тысяча голосов – это ничего не значит. Эти голоса утонут в сотнях миллионов других голосов. Россия сама по себе в принципе – мертвец. Может быть, на ее просторах когда-нибудь и появится адекватный народ. А сейчас это 140 млн неадекватных людей, которых будет бояться весь мир.
– Сейчас все происходящее остро воспринимается. Но многие за поребриком считают, что скоро все забудется и будет, как раньше…
– Ничего не будет прощено! Я лично им ничего не прощу. Не прощу, что Игорь Дмитриевич лежал в подвале и стонал, а у меня заканчивались лекарства. Не прощу, что моя 83-летняя мама на несколько дней просто разума лишилась от горя и ужаса. Такое разве можно простить?! Я не понимаю, почему Путин хотел убить конкретно композитора Игоря Поклада? Вопросов миллионы. Ответов на них нет. Взросла страна убийц, вот и все.
– У вас в доме висит много фотографий Игоря Дмитриевича с российскими знаменитостями. Они приезжали к вам в гости. Скажите, кто-то из них пытался с вами связаться? Если не поддержать, то хоть узнать, живы ли вы?
– Нет. Ни один. Больше скажу, я даже с призывом обращалась к друзьям-россиянам. Все промолчали, попрятались по норам. Ни те, кто сидел у нас дома, ни те, кто выступал на сцене, – ни один человек… Вот понимаете, если мы, украинцы, все разные, то россияне все одинаковые. Ни слова поддержки. Ничего!
