Ивановка – самое распространенное название населенных пунктов в Украине. Всего их более 120. Ивановка под Черниговом – последнее село перед разрушенным мостом, который ведет собственно в областной центр. Россияне зашли сюда 5 марта – и оставались до 30 марта.
На центральной улице каждый третий дом разрушен. На выезде из села – местный дом культуры, где в то же время и заседал сельсовет. Сейчас он полностью уничтожен. Там во время вторжения находились украинские солдаты.
Местные говорят, что военные не прятались. Во дворе перед зданием стояли их рюкзаки, поэтому россияне их быстро вычислили. Кажется, перед обстрелом они успели выйти, но точно ответить никто не может, передает Лига.
Глава ОТГ Елена Швыдка рассказывает: до начала войны в Ивановке проживали 1700 жителей. На момент оккупации количество жителей не только не уменьшилось, но еще и увеличилось до 2000, потому что люди приезжали, в том числе из Чернигова и области.
Никто не думал, что россияне могут войти в Ивановку. Считали, что пойдут на Киев, а село останется в стороне.
Оказалось все наоборот, и громада пострадала больше всего.
Россияне заходили в Ивановку двумя колоннами – 140 и 250 единиц техники – после многочисленных обстрелов. Около 30 домов непригодны для жизни.
Местная жительница Любовь говорит: у ее дома российские оккупанты 4 марта сбросили авиабомбу. Вылетели двери и окна. Во дворе от взрыва осталась воронка 10х8 м и 4 м в глубину.
Зашли в село на следующий день. Сначала колонна из 140 единиц техники, потом – 250. Закрыли въезды и выезды, забрали у селян телефоны, квартировали где вздумается. Ввели комендантский час с разрешением выходить только с 8:00 до 10:00, но даже тогда это было опасно, приходилось лазить через окна и красться по огородам.
Школьная учительница Алла Пилипенко вспоминает, что в основном все сидели по подвалам. На верх пытались не выходить, потому что очень опасно было из-за обстрелов. В перерывах между прилетами выбегали быстро что-нибудь приготовить на кухне и мгновенно возвращались. Второй этаж дома семьи Пилипенко загорелся от обстрелов, но они никуда не могли уйти.
“Мы в подвале были вместе: я, муж, сын, беременная дочь, папа. Повезло, что сначала сгорел второй этаж дома, поэтому мы успели спастись. Потом жили у соседей, поскольку в пожаре от нашего дома ничего не осталось. После деоккупации дочь быстро вывезли в Польшу, с ней и с ребенком, к счастью, все нормально”, – рассказывает она.
Что делать дальше – пока не знает, но уезжать из села не планируют. Жалуются, как и другие на побывавших в оккупации РФ территориях, что россияне воровали все, что можно. В первую очередь – мобильные телефоны, которые требовали сдавать под угрозой расстрела. Особенно если находили телефоны без сим-карт.
Брали все: от картофеля и консервов до телевизоров, ноутбуков и стиральных машин. Алла Пилипенко говорит: что не могли вынести – ломали, например, протыкали телевизоры штык-ножами и рубили топорами.
О “гастролерах” со слезами на глазах вспоминает местная жительница тетя Люба, как она просит себя называть, – 70-летняя продавщица.
“Моей матери 97 лет. Еще жива. 1925 года рождения, пережила голод, войну. Дожилась до этого. Мы с мужем не прятались, потому что нет подвала. Через наш двор краснопузые ездили на танках. Заходят к нам, спрашивают, что есть. Завела в комнату, показала маму в памперсах. Пошли в гараж. Забрали точило. Порезали колеса велосипеда. Они многим стреляли по колесам машин. В некоторых домах, где они были, даже жвачками позаклеивали розетки и грязь оставили везде”, – возмущается женщина.
Официально убитых гражданских в Ивановке – семеро.
“Один – мой дядя Зуек Игорь Александрович, 1964 года рождения. Этот человек прошел Афганистан, а россияне сожгли его вместе с домом”, – говорит глава ОТГ Елена Швыдка. Еще больше – пропавших без вести, но точной цифры нет, а некоторые выжили и даже вернулись в село.
Тетя Люба вспоминает, что о ком-то из погибших слышала. Пожилая женщина сгорела в хате. Мужчина шел возле госпиталя, где базировались россияне, и его расстреляли, – “потом только его кости собрали, без головы”.
Некоторые подрывались на минах, по селу до сих пор можно увидеть палочки с красным платком, что значит – заминировано.
“Элитная деревня у вас”, – говорили русские местным, а селяне только удивлялись, ведь ничего элитного у них здесь не было. В Ивановке в основном квартировали жители Екатеринбурга и Красноярска.
“Буян у них был из Карелии. Это имя его. Они приходили к девушке 14 лет “свататься”. Ну, как “свататься”, понравилась она. Думали ей 18 лет”, – рассказывает Анатолий. Его и всю семью четыре раза обыскивали, связывали и клали лицом в пол. Так и не поняли, для чего.
На вопрос, пытались ли брать девушку силой, говорят – спасли.
“Девушку закрыли в комнате, и они пытались ее изнасиловать, но родственники каким-то образом уговорили их этого не делать. Сказали, что пойдут к начальнику, и таким образом ее спасли”, – говорит Швыдка.
Все с ужасом рассказывают о Ягодном – селе неподалеку, куда заходили буряты. Начинают плакать, как только об этом заходит речь. Говорят о большом количестве убитых мирных жителей и изнасилованных женщин.”Семья была в Ягодном. Молодая, дитя у них маленькое. Ехали на машине, россияне их остановили. Петя, муж, вышел из машины. Жена его рассказывает: тоже вышла, не успела и заметить, а уже убили и Петю, и дочку”, – плачет тетя Люба.
Почти месячную оккупацию жители села перенесли лучше, чем могло бы быть, из-за запасов картофеля, консервов и кислой капусты; мололи пшеницу для скота, выпекали хлеб. После 20-го дня даже эти запасы начали заканчиваться. И тут россияне ушли – очень быстро, где-то за полчаса.
Сейчас село приходит в себя и возвращается к жизни. Уже нет проблем с продуктами, но не хватает лекарств (особенно инсулина), только начали восстанавливать электричество и отсутствует мобильная связь.
“Беларусы, говорят, устроили бунт: сказали, не пойдем в Украину. Не понимаю, почему бы россиянам так же не сделать, – говорит тетя Люба. – Это все теперь лет 30 придется восстанавливать. Черный четверг…”
