Так много вопросов, как к генпрокурору Виктору Шокину, не возникает, пожалуй, ни к одному из руководителей правоохранительных органов. Не проходит и дня, чтобы в СМИ не появилось расследование о деятельности прокуратуры или ее руководства. Собрав наиболее часто встречающиеся вопросы, адресованные Виктору Шокину, и добавив к ним свои, «ФАКТЫ» отправились к генеральному прокурору. За ответами.
«Ощущаю дефицит времени на то, чтобы охватить все, что надо охватить»
— В последнее время вы неоднократно говорили, что готовы уйти в отставку. Что это? Желание уступить упрекам в неэффективности реформ, или вы чувствуете, что преобразование системы не получается, и хотите показать, что не держитесь за это место?
— Я считаю, что всему свое время. Например, жениться надо лет в 25, чтобы иметь возможность играть с сыном в футбол. Ведь в 62 года с мячом уже не побегаешь…
Да, я убежден в необходимости коренных реформ в системе прокуратуры. Но я уверен, что опытный, профессиональный и честный человек в 30—35 лет намного эффективнее меня. Не потому, что я не обладаю такими качествами, а потому, что мыслю немного иными категориями, основанными на знаниях, полученных в другое время. Да, в профессиональном плане могу дать фору многим. Но я ощущаю дефицит времени на то, чтобы охватить все, что надо охватить. Поэтому поставил перед собой задачу — максимально реформировать систему, не избавляясь от профессионалов, а стимулируя их учить, подтягивать к своему уровню молодежь.
— Этого будет достаточно для борьбы с коррупцией в силовом органе? Заявления о том, что Генпрокуратура — наиболее коррумпированная структура страны, не кажутся такими уж голословными…
— Это не так, изначально не так. Обратите внимание на то, как мало говорят о коррупции в СБУ, МВД, судах. Зато прокуратура — притча во языцех. Почему? Потому что люди обращаются со своими проблемами в первую очередь к нам, а не в суд или милицию. Наверное, это говорит о том, что прокуратура — не совсем плохой орган, как это пытаются представить.
— Действительно, люди обращаются, но где результат реагирования прокуратуры? Почему до сих пор нет судебных процессов по высокопоставленным взяточникам, которые вымогают с тех же людей мзду?
— Расскажу вам одну историю. В молодости я расследовал одно уникальное дело. На преподавателя физкультуры в интернате для умственно отсталых детей (он находился на углу столичных улиц Жилянской и Владимирской) поступало много жалоб, что он развращает воспитанников. Я возбудил дело. Что тут началось в райкоме! Кричали: «Как ты мог? Учитель — заслуженный, стаж — 20 лет! Такого не может быть!»
А на завершающем этапе расследования ко мне пришел седовласый профессор медицины и принес историю болезни физрука: «Посмотрите, учитель не мог этого делать, потому что он импотент. Я наблюдаю его многие годы, вот записи. Горе у него такое…» Я листал медицинскую карточку и не мог поверить написанному. Ведь у меня свидетели, показания воспитанницы интерната, которая родила от физрука ребенка и сдала его в это же учреждение… Несколько дней вдоль и поперек читал историю болезни, а потом пошел с ней к экспертам с просьбой: ребята, вы можете определить время записей? Мне посоветовали лабораторию в Ленинграде, мол, только там вам смогут помочь. И я поехал в Ленинград, нашел экспертов… Через три дня они мне передали самолетом заключение… Я вновь допросил профессора, который продолжал утверждать, что многие годы лечил физрука от импотенции, и он подписал соответствующий протокол. А потом показал медику заключение экспертов о том, что записи сделаны в течение нескольких последних месяцев, а не лет. Сказал профессору: «Мне нужны только правда и ваше свидетельство в суде». Итог: физруку дали 10 лет лишения свободы.
Это один из примеров того, что я очень любил и люблю расследования. И когда некоторые сейчас говорят, что я старый, немощный и мне пора уходить… В этом, бесспорно, что-то есть. Но я не настолько немощный, чтобы не довести до суда резонансные дела.
«Думаю, что Евросоюз не будет продлевать санкции в отношении наших экс-чиновников»
— Виктор Николаевич, в марте будущего года Евросоюз планирует пересматривать санкционные списки украинских экс-чиновников. Прокуратуре есть что предъявить Европе, чтобы обосновать продление ограничительных мер?
— Думаю, что Европа этого делать не будет. Как правило, они вводят санкции максимум на два года. Но я надеюсь, что путем заочного осуждения ряда бывших наших высокопоставленных чиновников удастся продлить арест их активов за рубежом.
— А что происходит с делом экс-министра экологии Злочевского? Британские власти арестовали его счета. Однако Генпрокуратура, вместо того чтобы подтвердить коллегам информацию о розыске бывшего чиновника, якобы сообщила им об отсутствии расследования. И арест со счетов сняли, 23 миллиона долларов ушли на Кипр…
— На самом деле это было совсем не так. Решение о разблокировании счетов принял суд Великобритании. То есть там провели свое расследование и пришли к выводу, что у них нет оснований для ареста счетов.
В связи со сложившейся ситуацией мы инициировали создание совместной следственной группы, и британцы согласились. Но недавно мы получили от них приглашение поучаствовать 19 ноября в координационном заседании Евроюста по делу Злочевского в Гааге. Там будут также представители Кипра, Эстонии и Латвии.
— К расследованию резонансного дела так называемых «бриллиантовых» прокуроров вы предлагали присоединиться американцам…
— Почему я это сделал? Производство открыли в мое отсутствие и обещали направить материалы в суд в конце лета. Но расследование до сих пор не завершено, обещают закончить его в ноябре. У меня возникли вопросы, и я решил лично вычитать собранные материалы. По итогу ознакомления подготовил справку. А своим заместителям, Виталию Касько и Давиду Сакварелидзе, сказал: «Я недоволен качеством проведенного расследования. Например, в деле есть две экспертизы по изъятым бриллиантам. Они полностью противоречат одна другой. Почему не допрошены эксперты, которые их проводили, не назначена дополнительная экспертиза? Это неправильно, и я проконтролирую, чтобы ошибки расследования были устранены». Не хочу, чтобы процесс развалился в суде. Во-первых, потому что это нанесет урон имиджу Украины, во-вторых, потому что дело знаковое для моих молодых замов и для наших американских партнеров, которые им верят. Поэтому я и предложил послу США: дайте нам своего представителя и пусть он напишет рекомендации по расследованию этого дела.
— Расследование в отношении Касько и Сакварелидзе связаны с ошибками в деле «бриллиантовых» прокуроров?
— Никаких служебных проверок и дел по Давиду и Виталию нет!
— Недавно СМИ сообщили, что один из так называемых «бриллиантовых» прокуроров, Александр Корниец владеет пятью квартирами в столице, а также загородным домом и несколькими авто представительского класса. Многократный бывший генпрокурор Святослав Пискун обзавелся виллой на престижном французском курорте в Ницце… Как вы считаете, есть ли у отечественных госслужащих законные возможности приобретать элитную недвижимость?
— Всякое случается. Меня, например, «поселили» в четырехкомнатной квартире в Харькове, хотя я там был несколько десятилетий назад. Оказалось, что в Харькове жил мой полный однофамилец 1940 года рождения. Умер он два года назад. Несмотря на это, меня упрекают в том, что не включил в декларацию харьковскую квартиру… Надо все проверять и по Корнейцу, и по Пискуну. Это обязанность следователя. Если он следственным путем установит, что информация о недвижимости отвечает действительности, тогда должен поинтересоваться у бывших чиновников: «Где взяли деньги на ее приобретение? Когда купили?» Этим сейчас и занимаются следователи.
— На днях Верховная Рада приняла за основу законопроект о спецконфискациях. Однако он не нашел не то что поддержки, но даже понимания в юридических кругах… Как вы считаете, в том виде, в каком его приняли, закон представляет какую-то угрозу правам человека, экономической безопасности государства?
— Думаю, да. Мы тоже причастны в какой-то мере к разработке этого закона. Но наш вариант был выписан совсем по-другому. А Минюст почему-то переделал наш проект, как захотел.
— То есть в нынешнем виде он действительно не соответствует поставленной задаче?
— Однозначно. Документ изначально выписан неправильно. Ведь как все началось? Почему возникла необходимость этого закона? До 23 сентября нынешнего года надо было оформить перевод зарубежных активов бывших чиновников, пребывающих под следствием. Это сделать не удалось по вине лиц, не имеющих отношения к прокуратуре. И деньги эти могут уйти, если уже не ушли. Возник вопрос: как можно эти средства задержать? Мы предоставили свое видение соответствующего механизма.
Однако Минюст посчитал, что механизм должен быть другим. Кстати, когда нас обвиняют в том, что прокуратура не участвует в судах за рубежом, хочу напомнить, что по давнишнему указу президента только Минюст имеет право представлять Государство Украина во всех правоотношениях за его пределами. Более того, прокуратуру лишили даже права законодательной инициативы. И теперь нам приходится просить, уговаривать кого-нибудь из народных депутатов или идти в Кабмин, если мы считаем, что стране нужен какой-либо закон. Это большая проблема. И она останется, кто бы ни стал генеральным прокурором. А ведь у нас есть академия, своя научная база, причем очень неплохая. Мы вполне способны разрабатывать хорошие законы.
— Помощник госсекретаря США Виктория Нуланд считает, что украинскую прокуратуру нужно полностью обновить — как милицию. Вы же выступаете против тотального обновления…
— Что такое тотальное обновление в вашем понимании?
— Увольнение всех старых сотрудников и набор новых.
— Обновление должно происходить через тестирование.
— Ваш заместитель Виталий Касько утверждает, что в тестировании, которое сейчас проходит, новые лица участия практически не принимают, тесты сдают в основном действующие сотрудники.
— Они юристы и имеют право участвовать. И те, кто проходит эти тесты успешно, по-моему, вполне готовы к работе. Тесты — это очень хорошая штука.
— Но это же только теоретические сведения. Вам ведь, например, пришлось к знаниям, полученным в вузе, прибавить и опыт, и информацию о порою совсем неожиданных вещах.
— Было всякое. Помню, меня, начинающего следователя, после одного резонансного убийства прокурор вызвал и спросил: «Какова причина смерти?» Я ответил: «Тело на вскрытии». — «Так поезжай туда и ускорь». Я приехал в морг на улице Оранжерейной, 9, а там работал хороший мужик, эксперт. Я его тороплю, а он мне предлагает: «Хочешь быстрей — пошли». Заходим в зал, там на столах лежат тела. Эксперт говорит: «Хочешь быстрее — бери пилочку и давай: ты черепок распиливай, а я буду вскрывать грудину». Плеснул мне полстакана спиртика: «Давай хлопни, сыночек, и пили, если хочешь, чтобы быстрее было». И я пилил. Это тоже было приобретением опыта, ведь только теоретическими знаниями сыт не будешь. В то время мы, следователи, стремились раскрыть любое преступление. Горели этим. Вот это было интересно, а не пиар, о котором тогда совсем не думали.
А сейчас, к сожалению, у многих наших сотрудников, как я говорю, в глазах только доллары.
— И такие люди, с долларами в глазах, тоже ведь вполне в состоянии пройти тестирование…
— Вы понимаете, невозможно на сто процентов дать гарантию на кого угодно. Увы, человек слаб…
— Значит, в ближайшее время ничего не изменится?
— Сразу — нет. Но надо к этому идти. Всегда привожу такой пример: даже если посадить девять беременных женщин, они за месяц не родят полноценного ребенка, придется девять месяцев нормально выносить. И все нормальное приходится вынашивать.
— 24 года уже вынашиваем… Как вы считаете, возможно ли в Украине установить диктатуру закона и неотвратимость наказания, или мы просто должны ждать, пока все как-то само произойдет?
— На мой взгляд, зло может породить только зло. И ужесточение наказания, возврат смертной казни не даст ничего хорошего.
— Речь не о жестокости, а о неотвратимости наказания.
— Неотвратимость необходима, и это должны все понимать. Я вам могу простой пример из американской жизни привести. У меня есть товарищ, оперирующий кардиохирург. Он мне рассказал эту историю. В США семилетнему мальчику Джонатану надо было делать пересадку сердца. Очень долго ждали донора. И в один из дней, когда этот доктор уехал отдыхать, ему позвонили: донор есть, приезжайте быстрее, время не ждет. Он тут же вскочил в машину и по хайвею полетел в клинику. Тут р-раз — полиция его останавливает: «Что случилось?» — «Я хирург, спешу туда-то». Нет, вопросов — усадили его в полицейскую машину и домчали в клинику. Он успел, пять часов делал операцию, слава Богу, все прошло успешно, пересадил сердце. Выходит — сидят двое полицейских. Он думал, что они забыли отдать ему ключи от машины. Но не тут-то было. Извините, говорят, вы сделали два нарушения, вот протокол. Шок. Человек спас ребенка. А полицейские говорят: мы все понимаем, но… Штат обращался в полицию, клиника, родители мальчика — все. Тем не менее протокол направили в суд. «Я все понимаю, — сказал и судья, — нет вопросов, вот по одному пункту вас могу освободить от ответственности, но по второму — никак». И присудил доктору восемь дней общественных работ. Это совершенно правильно, я считаю. Вот когда у нас будет так, значит, мы победили.
«С 2007 года, когда я вышел на пенсию, мы виделись с Петром Порошенко, может быть, пару раз»
— Виктор Николаевич, вы действительно пользуетесь автомобилем «Мерседес-Бенц» стоимостью 19 миллионов гривен, при этом госномера зарегистрированы на машину скромнее — «Шкода-Октавия»?
— Это абсолютная правда. Я тоже в «Фейсбуке» прочитал сообщение бывшего чиновника и бизнесмена Алексея Тамразова, который признался, что эти данные он получил в ГАИ неофициально. И написал, что, значит, какой-то добрый человек дал генпрокурору покататься на машине, а это коррупция. Я поинтересовался, кто такой Тамразов, потому что впервые о нем слышу. Оказывается, он в свое время был в группировке Виктора Авдышева. Работал лет девять назад первым заместителем коммерческого директора «Укрнафты». В 2010—2014 годах был первым заместителем главы правления «Укргаздобычи», возглавлял партию «Народная платформа». Пишут, что намеревался баллотироваться в Киевсовет, но потом снял свою кандидатуру.
Но дело не в Тамразове, а в «Мерседесе», на котором я действительно езжу. Почему именно на такой машине? Не так давно я сделал заявление о возможном покушении на свою жизнь. Обнародовал эту информацию после того, как у нас в прокуратуре нашли в тайнике револьвер, полностью пригодный к стрельбе, хоть и без зарядов. Я расценил это как предупреждение: дескать, парень, не балуйся, если мы смогли пронести сюда пистолет, то можем пойти и дальше. Потом произошли другие неоднозначные ситуации. Поэтому было принято решение об усилении моей охраны, о том, что мне необходима бронированная машина. Соответствующий автомобиль Генпрокуратура нашла в компании, которая предоставляет их в аренду, оформила договор на год, потому что, может, я уйду раньше. Мало ли что в жизни бывает… Если я не ошибаюсь, стоимость аренды бронированного «Мерседеса», имеющего высшую степень защиты, составляет около 12 тысяч гривен в месяц.
— Почему номера «Мерседеса» числятся за «Шкодой»?
— Потому что это номера прикрытия (номерные знаки прокурорского «Мерседеса» до конца августа 2014 года на самом деле использовались другим авто, о чем «Украинской правде» сообщили в компании «Уникредит лизинг», владевшей на тот момент «Шкодой». — Ред.). Их несколько, охранники периодически меняют номера на машине, как и маршруты моего передвижения, и места ночлега. Я действительно в целях безопасности останавливаюсь в разных квартирах.
— В том числе и в доме, расположенном в Забирье под Киевом, возле которого журналисты проекта «Без парканів» и увидели вас выходящим из «Мерседеса»?
— В принципе, они все правильно рассказали. В свое время мой давний знакомый приобрел в Забирье 21 сотку земли. На ней, по сути, была свалка, куда свозили мусор со всего района. Он расчистил площадку и начал строить большой дом. А потом оставил его мне. Я действительно в нем жил длительное время. Дело в том, что отношения с бывшими женами и детьми — троими от трех супруг — складывались у меня не просто…
— Вы сейчас холостяк?
— Да, с 3 сентября 2004 года. В этот день я развелся в третий раз. Как правило, после развода все имущество оставлял в пользование женам. В моей декларации до сих пор значится квартира на Ярославовом Валу, где я не был уже лет десять. На мне до сих пор числится дача в 15 километрах от Обухова, гараж, еще что-то… Что сейчас происходит с этой недвижимостью, я не знаю, потому что оставил все детям и экс-супругам, а они почему-то не хотят переоформлять ее на себя.
С первой женой мы вместе учились в одной школе и классе здесь, в Киеве. Наша дочь вышла замуж за американца одесского происхождения, последние 16 лет живет в США, у меня там уже два внука… Так сложилась жизнь. А я из года в год декларирую все, что еще числится за мной. Дом в Забирье тоже был записан в моей декларации. Я там жил, будучи на пенсии. Меня уволили по приказу 19 февраля 2007 года, а вернулся в прокуратуру 27 июня 2014 года. После этого дом передарил…
— А вы на пенсии не работали?
— Нет.
— СМИ цитируют Игоря Коломойского, который якобы говорил в Лондонском суде, что вы ушли из Генпрокуратуры и возглавили службу безопасности структур, близких к нынешнему президенту Петру Порошенко…
— Нет. Никогда — ни официально, ни неофициально — не работал в структурах Петра Порошенко в его бытность бизнесменом. В течение семи лет, когда я был на пенсии, мы виделись с ним, может, пару раз. Нас очень давно познакомил один (ныне покойный) общий знакомый. Но мы не были с Порошенко ни друзьями, ни тем более кумовьями, как говорят. Нет.
— Чем вы объясняете доверие президента к вам?
— Даже не предполагаю. Я всю жизнь работал следователем. Начиная с мая 1979 года. Тогда пришел в прокуратуру стажером, через год стал следователем, затем — старшим следователем райпрокуратуры, потом перешел в городскую прокуратуру, возглавлял там следственный отдел, работал «важняком» Генпрокуратуры. То есть вся моя жизнь — это расследование…
«Нам удалось выстроить пирамиду людей, причастных к преступлениям против Евромайдана»
— Наверняка вы согласитесь с тем, что сейчас знаковым для Генпрокуратуры является дело о расстреле Небесной сотни…
— Мы собрали воедино все эпизоды по событиям на Евромайдане. Выстроили хронологию узурпации власти: кто ее начал, как и кем все готовилось и осуществлялось. Таким образом, нам удалось выстроить пирамиду людей, причастных к преступлениям против Евромайдана. На ее вершине — Виктор Янукович. Могу сказать, что фактически дело расследовано.
— Недавно спецдокладчик ООН по вопросам внесудебных казней Кристоф Хайнс заявил, что большинство доказательств преступлений на Майдане уничтожены…
— Да, к сожалению, есть и такое. Особенно это касается убийств в центре Киева. Тогда была дана команда на зачистку площади, и многие улики уничтожили. Это повлекло большие сложности для теперешнего расследования. Хотя по горячим следам многое можно было восстановить.
— Как вы относитесь к версии, что в событиях на Майдане российский след становится бледнее, тогда как украинский набирает красок?
— Если вы помните, экс-глава СБУ Валентин Наливайченко в свое время заявил, что, дескать, некий российский чиновник зимой 2014 года находился в Киеве, отдавал команды силовикам стрелять по митингующим. Я попросил Наливайченко предоставить нам хоть какие-то документы, подтверждающие это. До сих пор их нет. Поэтому сейчас я не располагаю данными, что в расстреле Небесной сотни есть российский след. Из тех материалов, которыми мы сейчас обладаем, невозможно сделать такой вывод. Не потому, что мы не можем или не хотим это доказать, у нас просто нет оснований об этом сегодня говорить.
— А в материалах дела по Небесной сотне есть доказательства того, что к расстрелам могли быть причастны участники акции протеста?
— Нет. С фактажом, который нам удалось собрать, можно познакомиться в реестре расследования преступлений против Евромайдана, открытом на нашем официальном портале. Я этот реестр сам придумал. После того как пришел в Генпрокуратуру и выяснил, что все дела, связанные с Евромайданом, разрознены и не дают возможности увидеть полную картину. Сейчас ситуация иная, на портале зафиксировано уже более полумиллиона посещений реестра, содержащего исчерпывающие данные по каждому делу: кто арестован, каким судом, какой вынесен приговор.
— На этой неделе прошли обыски у нескольких народных депутатов предыдущего созыва, которые во время акции протеста на Майдане выступали на стороне митингующих. С чем это связано?
— С расследованием дела о расстреле граждан 20 февраля 2014 года. Экс-парламентарии проходят в качестве свидетелей. Они проживали в гостинице «Украина», окна которой выходят на Майдан.
— Если рассматривается версия о том, что они могли стрелять по людям, то какой у них мог быть мотив? Возможно, в их номерах в тот день был кто-то другой?
— Все может быть, и мотив тоже мог быть какой угодно. Но следователь избрал такую тактику: сначала обыск у свидетелей, а потом их допрос. Это тактика следователя, а не генпрокурора. Он знает дело лучше, чем я, он в нем, образно говоря, живет, он с ним спит. И только следователь может избрать единственно правильный путь изучения материалов дела.
«Если я вам расскажу все, что нам стало известно о внешнем тестировании, у вас просто будет маленький стресс»
— На днях вы говорили, что дело Ефремова готовят к передаче в суд.
— Да, оно будет передано в суд. Защита Ефремова тянула следствие, пришлось их ограничить. 16 октября у него истекает последний день ознакомления с материалами дела. Он должен подписать либо не подписать протокол об ознакомлении. В любом случае дело окончено и направляется в суд.
— Это будет первое и последнее дело из серии, условно говоря, сепаратистских?..
— О чем вы? В суд направлено более 500 дел по сепаратизму и терроризму.
— Известных политиков, чиновников среди фигурантов нет. Вот недавно в Киеве избили одиозного луганского сепаратиста Арсена Клинчаева. Граждане считают, что если бы прокуратура работала лучше, подобных самосудов удалось бы избежать.
— Такого допускать нельзя.
— Проблема в том, что, например, тот же Ефремов, находясь под следствием, ведет комфортный образ жизни, Клинчаев тоже. Несмотря на то что они призывали к свержению власти в Украине, к тому, чтобы наша страна утратила независимость, таким людям позволяют шикарно отдыхать, гулять в ночных клубах…
— Не мы решаем, какую меру пресечения избирать подозреваемым, прокуратура может только просить суды. Уговаривать, гладить их. Только за мою каденцию, знаете, сколько обвинительных приговоров относительно судей передали в суд? 18. И еще больше служителей Фемиды отстранили. А будет еще больше. Но, извините меня, существует еще и судейская клановость, хотим мы этого или нет. В стране девять тысяч судей. И у каждого — свои интересы, свой круг, где каждый горой друг за друга. А нас сейчас вообще обрезали принятием закона о судебном сборе, который недавно вступил в силу.
Вот нам нужно было бы в следующем году, если учесть опыт предыдущих лет, около миллиарда гривен только на оплату госпошлины! Мы ведь сейчас не можем предъявлять иски — на это нет денег. И у нас их не принимают.
— То есть Межигорье и Сухолучье могут стать последними объектами, которые удалось вернуть государству?
— Могут. Ведь наши иски часто очень крупные чисто материально.
— Как же найти выход из этой ситуации? Ведь с тех пор, как заработал новый закон о судебном сборе, ущемленными в правах остались не только прокуроры и Антимонопольный комитет, но и инвалиды, потребители и прочие граждане.
— Мы даже пытались уговаривать суды, чтобы они принимали иски «в долг», с тем чтобы мы заплатили, когда появятся деньги. Случается, что и договариваемся. Но ведь здесь тоже есть почва для коррупции. Нужно искать выход вместе.
— Генеральная прокуратура, открыв уголовное производство по деятельности сотрудников Центра оценивания качества образования, по сути, поставила под угрозу проведение внешнего независимого тестирования, которое предоставляет всем абитуриентам равные возможности. Из ивано-франковского офиса центра изъяли серверы, без которых проведение тестирования невозможно. Когда их вернут?
— Кто вам сказал, что проведение тестирования поставлено под угрозу?
— Об этом говорили и премьер-министр, и в Министерстве образования.
— Все серверы возвращены, фактически их и изымали-то максимум на три дня. Более того, если вы помните, было заявление министра образования Сергея Квита о том, что наша работа никак не повлияет на ВНО. Если я вам расскажу все, что нам стало известно в результате этого расследования по тестированию, у вас просто будет маленький стресс. Но еще идет следствие, которое установило факты обращения наших очень высокопоставленных чиновников в центр оценивания. После этих обращений производились очень грубые подделки результатов тестирования.
— Из судебного разрешения на проведение обысков у сотрудников центра следует, что речь идет о несанкционированном вторжении в систему в марте-апреле 2015 года, когда и тестирование-то не проводилось. Значит ли это, что кто-то заранее корректировал программу?..
— Да. Установлено, что 199 человек обращались к сотрудникам центра с просьбой изменить результаты тестирования.
— За деньги?
— Ну, если обращается «очень большой» чиновник, он деньги не платит, а те, кто поменьше, платили. Сейчас такая буча пошла, потому что многие наши «високопосадовці» пытаются помочь замять скандал, а мы этому препятствуем.
— А из каких кругов эти чиновники?
— Из самых высоких, моего, скажем, уровня.
— Сколько сейчас подозреваемых в этом деле?
— На сегодня, если я не ошибаюсь, уже три, но будет больше. Это те, кто фальсифицировал результаты, давал команды. Но не те, кто просил об этом.
— А когда это дело направят в суд?
— Пока сказать сложно.
«Обожаю форшмак — настоящий, рубленый. Люблю хороший самогон и виски»
— Мы уже узнали, что вы практически мачо, каждую ночь ночуете в разных местах…
— Не каждую, не надо, мне здоровье уже не позволяет.
— В разных СМИ неоднократно писали о вашем плохом самочувствии, о том, что вы вот-вот оставите пост по состоянию здоровья. Но мы видим, насколько вы бодры и энергичны. Как вы поддерживаете форму?
— Во-первых, если есть возможность, то я проплываю каждый день километр. Если нет — хожу по пять километров пешком. Стараюсь есть рыбу жирных сортов, меньше мяса. Диеты нет никакой совершенно. Я очень люблю мучное, страшно люблю сладкое, но тут себя ограничиваю. Пью много «Кока-колы лайт».
— Да ладно…
— Объяснить, почему? У меня есть доктор, который лечит и Юру Луценко, и еще многих политиков. Он говорит: вот смотри, ежесуточно во всем мире «Колу» пьют 259 миллионов человек, и нет ни одного судебного иска по поводу того, что она вредна для здоровья либо повлекла какие-то пагубные последствия. Это меня убедило, и уже даже почти все наши в Генпрокуратуре пьют ее.
— По вашему распоряжению?
— Нет. (Смеется.) Я же не тот человек. Очень люблю есть репчатый лук, как яблоко, честно. Чтобы вы понимали, мои родители жили очень бедно. Я родился на Подоле, а потом мы переехали на улицу Саксаганского, в коммуналку с таким длинным-длинным коридором — на семь семей. Помню, семь выключателей было, семь плит на кухне, семь звонков… И телефон с номером Б2−54−52, как сейчас помню. Спал я на широченном подоконнике в комнатке на 15 метров, там мы жили вчетвером: бабушка, которая называла меня плохим словом, мама, отец и я. Остальные шесть семей — евреи. Вот они меня в том коридоре за руку хватали по очереди: идем, мол, я тебя покормлю. Я отвечал: так я только что поел. Но все равно кормили. С тех пор обожаю форшмак — настоящий, рубленый. Люблю хороший виски, хороший самогон. Как всякий нормальный человек, люблю женщин.
— То есть всем недоброжелателям один ответ: не дождетесь?
— Ну как Бог даст…
С Виктором Шокиным беседовали
Ирина Десятникова, Ирина Коцина, Александр Швец, «ФАКТЫ»
