Что означают символические жесты российских политиков и для кого они предназначены, размышляет в специальном комментарии для DW российский журналист Константин Эггерт.
Когда министр иностранных дел России Сергей Лавров приехал в Сочи на встречу с государственным секретарем Джоном Керри на автомобиле “Победа” белого цвета, а затем подарил американцу две корзины овощей, я был озадачен.
Во-первых, ГАЗ М-20, как считают историки автомобилестроения, имеет много общего с немецкой моделью “Опель Капитан”. Во-вторых, интересно, были ли использованы деньги налогоплательщиков для доставки машины господину Лаврову? В-третьих, неясно, что все это должно символизировать? Если “Победу” – то над кем? Над Америкой? Но во Второй мировой войне СССР и США были союзниками. Такой намек – как минимум бестактность по отношению к памяти павших в борьбе с нацизмом, как советских людей, так и американцев. И причем здесь овощи? Неужели намек на то, что в период санкций Россия готова питаться с огорода, но не сдаться? Если все так, то для встречи столь высокого уровня символизм был прямолинейным и грубоватым.
Эпоха жестов
Впрочем, это вполне в традиции последних пятнадцати лет. Как мне кажется, начало ей положил внезапный прилет Владимира Путина в новогоднюю ночь 2000 года к войскам в Чечню на истребителе-бомбардировщике. Надо признать, это был эффектный жест, призванный продемонстрировать, что эпоха отступлений закончилась.
С тех пор президент погружался в море (на подводной лодке и без), укрощал тигров, ездил верхом и на “Ладе”, летал с журавлями и тушил лесные пожары. Вице-спикер Государственной думы Артур Чилингаров возглавлял экспедицию на дно Северного Ледовитого океана с вымпелом в виде флага России. Депутаты нижней палаты парламента Сидякин и Савченко водружали российский флаг в Антарктиде. Обычные граждане могут наклеить на свой BMW надпись “На Берлин!” и чувствовать себя сопричастными славе дедов.
Западные лидеры – прагматичны, они – продукты современных конкурентных демократических политических систем. Они если и используют символизм, то скорее для демонстрации близости к гражданам. Например, надевают военную куртку или кепи во время визитов в войска, но это, во-первых, бывает не так часто, а во-вторых, и общение с военными обычно строится на равных, как с гражданами.
Вне конкуренции
Символические жесты российской власти другие по стилю и смыслу. Они почти сплошь из арсенала конца 19-го- первой половины 20-го века, эпохи, когда право сильного было главным двигателем политики. Это право олицетворяют лидеры вождистского или абсолютистского типа. То, что они делают на публике, призвано утвердить исключительность и непреложность их решений, а стало быть, их власти.
Для современной России это органичное состояние ума. Как недавно заметил в беседе со мной один иностранный дипломат, “чтобы понять политику вашей страны, нужно читать мемуары Бисмарка и другую литературу об эпохе империй. Путин действует в стиле того времени и в этом преуспел. Хотя бы потому что в таком стиле больше никто не действует. У него, в каком-то смысле, нет конкурентов”.
Комментарий: Сможет ли Россия помириться с Западом
Журналист Олег Кашин в специальном комментарии для DW настаивает, что конфликт с Западом для Кремля – это уже давно внутренняя политика, а не внешняя. (18.05.2015)
Знаток России – о природе путинизма
Комментарий: В плену у Владимира Путина
Что-то важное мой собеседник явно уловил. Российское руководство не только делает ставку на так называемую “жесткую силу” – оно считает такое поведение единственно возможным. Попытки играть с ним на его поле нередко оборачиваются конфузом, как в истории с кнопкой “Перегрузка” (вместо “Перезагрузка”), подаренной Хиллари Клинтон Сергею Лаврову в 2009 году.
Пожалуй, последним западным лидером, овладевшим языком символов, была государственный секретарь США Мадлен Олбрайт с ее знаменитыми брошами. Но госпожа Олбрайт – ветеран “холодной войны”, то есть человек фактически ушедшей эпохи. Современные контрагенты Кремля просто не способны мыслить в таких категориях.
“Средство для внутреннего потребления”
Все эти белые “Победы”, корзины с картошкой и вымпелы на дне океана неизменно вызывают иронию, а то и открытое раздражение западных политиков и журналистов. Но ведь символические послания предназначены не им, точнее, не столько им, сколько российской аудитории.
“Как он этих надменных европейцев-американцев отчехвостил!” – должен восторженно воскликнуть, увидев министра на ретроавтомобиле, простой гражданин. Чем больше ирония и возмущение на Западе, тем лучше выполнена PR-задача. Стратегия намеренной грубости, несомненно, приносит властям популярность дома.
Они уже который год успешно эксплуатируют комплекс поражения в холодной войне, доказывая российской аудитории, что “нас все вновь боятся, а значит уважают”. Неумение и нежелание западных лидеров ответить бестактностью на бестактность выглядит в ее глазах доказательством слабости. Эта игра в смыслы – может и не самый главный, но один из самых успешных инструментов внутренней политики Кремля. Так что пусть Джон Керри не обижается. Ничего личного, просто PR.
