С Николаевом связаны не очень приятные воспоминания бывшей жены Путина Людмилы Путиной. Вот выдержка из книги Олега Блоцкого
…Прекрасно помню первую встречу с родителями Владимира Владимировича… Он только-только купил самую модную по тем временам стереосистему “Россия” и по этому поводу позвал меня и еще двоих друзей… Потом, помню, я вышла на кухню, и там была мама Владимира Владимировича – Мария Ивановна. Мы стали о чем-то говорить, и тут все тот же Алексей [приятель Владимира Владимировича, который их познакомил – ред.] заходит на кухню, спрашивает у Марии Ивановны: “Как Вам Люда?” А та отвечает: “Да, конечно, она ничего. Но у него уже была Люда. Хорошая девочка…” И дальше – все в таком духе.
У меня чуть слезы из глаз не брызнули… Не скрою, мне тогда было очень неприятно, больно и обидно…
Наши отношения с Владимиром Владимировичем развивались достаточно ровно. Может быть, были не всегда радужными, но зато – стабильными. Однако присутствовала в них одна странная закономерность: месяца два – все нормально, потом какой-то негатив, неурядица, затем – опять все хорошо.
Если говорить о чувствах, то это не было каким-то сиюминутным увлечением. Знаете как бывает: встретил человека и сразу влюбился. Вот такого не случалось. В первые в моей жизни я постепенно полюбила человека. Постепенно привыкла и полюбила.
“Измором меня брал, измором”
…Свидания – это особая история. На них я никогда не опаздывала, а Владимир Владимирович – постоянно. Полтора часа – это было в порядке вещей. Но зная это, я не могла приходить с опозданием. А вдруг, думала я, сегодня он появится вовремя. (К слову сказать, с опозданиями Владимира Владимировича я по сей день так и не смирилась.)
Помню, стою в метро. Первые пятнадцать минут опоздания выдерживаю нормально, полчаса – тоже вроде бы ничего. Но когда уже час проходит, а его все нет, то просто плачешь от обиды. А через полтора часа уже вообще не испытываешь никаких эмоций…
Никаких отношений, когда наконец-то появлялся Владимир Владимирович, я не выясняла. За эти полтора часа переживешь столько, что никаких сил уже не оставалось на эмоции. Так что Владимир Владимирович измором меня брал, измором.
А опоздания всегда объяснялись работой, на которой, кстати, Владимир Владимирович был пунктуален. А в личной жизни он расслаблялся. Ну, а где еще?..
Надо отдать должное Владимиру Владимировичу – он всегда был таким: никогда не кривил душой и не изображал из себя того, кем он на самом деле не являлся. Владимир Владимирович никогда не бравировал своим поведением, принципами и тем, что он – вот такой. Просто он был ТАКИМ – и все. Владимир Владимирович никогда об этом не говорил, но я понимала, что он ТАКОЙ и никогда не будет другим. Подобное поведение было честным.
“Да, дружочек, это я”
…Мне кажется, Ленинград наложил определенный отпечаток на Владимира Владимировича… Есть все-таки у мужа какая-то закрытость, которая, кстати, была свойственна и его родителям…
Как-то мы пошли на вечеринку, где я, видимо, слишком раскованно себя повела: танцевала, веселилась, смеялась. Владимиру Владимировичу это не понравилось, и мне было совершенно четко сказано, что наши дальнейшие отношения невозможны. В тот момент я поняла – надо уезжать.
Я даже спорить не стала, потому что все было сказано достаточно решительно. Тем более, что я отношусь к тем людям, которые понимают слово, его значимость. А обиды за сказанное не было. Ведь со мной поступили честно, сказали все прямо в глаза.
Я уехала… Не скрою – было очень тяжело. Очень! А через две недели подхожу к двери квартиры, а к ней приколота маленькая такая записочка: “Да, дружочек, это я”. И – номер телефона…
Впоследствии Владимир Владимирович говорил, что его поездка “получилась”… Ну а если приехал, то почему бы не зайти…
Помню, при встрече я плакала, объяснялась в любви, говорила, что Владимир Владимирович мне необходим. Затем я поехала его провожать… Но наши отношения были по-прежнему неопределенны…
“Все время надо было с чем-то бороться: лыжами, горами, водой”
То, что Владимир Владимирович всю нашу совместную жизнь меня испытывал, – совершенно точно. Всегда было ощущение, что он все время как бы наблюдал за мной – какое я сейчас приму решение, верное или нет, выдержу ли я то или иное испытание.
Помню, году в 1981-м мы начали заниматься горными лыжами… Просто в какой-то момент он вдруг предложил начать на них кататься. Даже не то, что предложил. Он не спрашивал моего мнения. Для Владимира Владимировича было само собой разумеющимся, что мы начнем кататься на лыжах…
Лыжные костюмы были дефицитом… Поэтому мы обходились без них, и вид у нас был, прямо скажу, жуткий.
Ездили мы в Каголово. Сейчас, по прошествии времени, такая поездка кажется чем-то невероятным… Надо было добираться на перекладных: трамвае, потом метро, затем электричка. На дорогу от дома до базы уходило часа полтора…
Инструктора у нас не было. Учились сами. Встал на лыжи и поехал, как Бог на душу положит.
Экипировка стоила дорого: лыжи, ботинки и т.д. Собственно, с того момента все средства стали уходить на это увлечение. Иногда денег даже на билеты в театр не оставалось…
У Владимира Владимировича всегда была машина, когда познакомились – “Запорожец”.
Помню, был момент, когда у машины отсутствовал глушитель, и без него в половине второго ночи мы ездили по Питеру. Видимо Владимиру Владимировичу очень хотелось показать мне ночной город и к тому же, наверное, “предъявить” личную машину, что по тем временам было чрезвычайно престижно. Так что и тогда Владимир Владимирович был парень хоть куда.
Причем, с моей точки зрения, история с глушителем выглядела бессмысленно. Представляете, я приезжаю всего на четыре дня, и мне хочется просто побыть, пообщаться с Володей. При этом мне абсолютно безразлично, будет “Запорожец” или нет. Но Владимиру Владимировичу, видимо, очень хотелось прокатить меня на машине, и поэтому он целый день провел в поисках этого злосчастного глушителя. Я же из-за этого все время провела в гостинице. Было страшно обидно: так убить один день из четырех, чтобы в итоге кататься по ночному городу на машине… без глушителя.
Потом “Запорожец” вместе с гаражом был продан, и на эти деньги куплен другой автомобиль – “Жигули”, “четверка”. На ней мы и ездили в наше свадебное путешествие вместе с друзьями – мужем и женой, у которых была своя машина.
Вот тогда для меня стало удивительным открытием, что Владимир Владимирович в коллективе никогда не претендует на пальму первенства. Лидерство он отдавал более активному человеку. Тот мужчина, Саша, был именно таким и поэтому постоянно планировал наши дни, а Владимир Владимирович охотно подчинялся. Наверное, именно благодаря этому тот месяц мы провели даже без намека на какую-либо ссору, очень спокойно и доброжелательно…
Если говорить о Черном море, то впервые вместе с Владимиром Владимировичем мы поехали в Судак летом 1981 года…
Помню, я там готовила, потому что Владимир Владимирович напрочь отказывался ходить в столовые общепита. В то время в магазинах было шаром покати, и продукты приходилось покупать на рынке, где цены были достаточно высокими. Приходилось ухитряться, что-то там покупать и не сильно тратиться при этом.
Готовила я на двоих, но время от времени заходили ребята [приятели Владимира Владимировича – Владик и Виктор – ред.]. Хозяйка была страшно недовольна, так как обычно комнаты в квартирах сдавались без права стряпать на кухне…
В поездку Владимир Владимирович взял подводное ружье, ласты, маску и матрас. Море находилось далеко от дома – примерно в получасе ходьбы. Помню был там небольшой полуостровок. С берега на него было сложно пройти, особенно с ружьем. Проще было добраться вплавь. А я в тот момент только держалась на воде, да и то с большим трудом. Плавать научилась позже. И вот на этом матрасе, рискуя, собственно говоря, своей жизнью, я перебиралсь на этот островок. Володя плыл рядом.
Днем солнце палило нещадно, и спрятаться было негде – сплошные камни вокруг. Я тогда сильно обгорела, и потом кожа с плеч просто облезла. А Владимир Владимирович больше часа просидел под водой с ружьем, пока не околел от холода. Он все пытался рыбу подстрелить.
И вдруг вижу: выныривает счастливый, а в руках – стрела, на которой бьется небольшая рыбка сантиметров двадцати. Причем с таким победным видом выныривает. Но это под водой рыба кажется чуть ли не в два раза больше, чем на самом деле. Потом из этой рыбки я уху сварила. Вот такая у нас была добыча.
Уже не помню как получилось, что обратно поплыла одна. Скорее всего, Владимир Владимирович пошел по берегу, а я побоялась, потому что там был очень узкий проход в скале. Видимо я сказала, что переберусь вплавь. Тогда Володя дает ружье и спрашивает:
– Доплывешь?
Ружье в воде мне показалось легким.
– Да, – отвечаю.
Но когда я неумело поплыла, подняв ружье над головой, то с ужасом поняла, что оно очень тяжелое и мне, наверное, не доплыть. В тот момент меня охватила такая паника, что я и не помнила, как все-таки доплыла. Позже я вообще не могла понять, каким образом добралась до берега.
Так что всегда складывались ситуации, которые не давали расслабляться. Все время надо было с чем-то бороться: лыжами, горами, водой.
“Я действительно не помню, кричали ли тогда “Горько!”
Я вышла замуж через три с половиной года после знакомства, 28 июля 1983 года. К слову сказать, за все прошедшее с тех пор время мы ни разу не отмечали годовщину свадьбы…
Хотя я никогда не намекала на замужество, мы прекрасно понимали, что рано или поздно должны определиться: либо – в сторону минуса, либо плюса.
Но Владимир Владимирович не потерпел, если бы, допустим, девушка стала на него давить, намекать или же подводить в своих разговорах к теме замужества. Даже если совершенно случайно касались подобной темы, Владимир Владимирович моментально ее пресекал. Он с иронией относился к таким разговорам и считал, что решение должен принимать мужчина…
Владимир Владимирович сделал предложение по всем правилам, классически: он объяснился в любви и предложил назначить дату свадьбы на июль. Все было сделано по форме. Причем даже немножко искусственно.
Помню как все это было.
Мы сидели у Володе в комнате, и он вдруг говорит:
– Ну вот, дружочек, ты знаешь мой характер. Он достаточно тяжелый. И сейчас, в принципе, ты должна, наверное, определиться в жизни.
У меня просто заледенело все внутри.
И когда Владимир Владимирович таким образом начал разговор, я поняла, что он решил разорвать наши отношения. Но даже в такой момент я ответила так, как думала:
– Ты знаешь, я определилась. Ты мне нужен.
Тогда Володя сказал:
– Ну, раз так, тогда предлагаю тебе выйти за меня замуж. Я тебя люблю. Согласна ли ты?
– Да, согласна, – отвечаю.
– Если не против, – заключил Владимир Владимирович, – то пусть наша свадьба состоится 28 июля, через три месяца.
Так в конце апреля мы объяснились в любви…
Я действительно не помню, кричали ли тогда “Горько!”. Наверное, кричали. Должны были… И не помню, как мы целовались…
Затем мы отправились в свадебное путешествие на машине. Доехали до Киева… По-моему, даже в театре были. Фотографии, к сожалению не сохранились. Был у нас фотоаппарат и черно-белая пленка к нему. Я даже что-то фотографировала, хотя и не умела. Потом эти непроявленные пленки валялись дома, и через некоторое время мы их выбросили. Так что наше свадебное путешествие осталось без фотографий.
…Помню, километров за восемьдесят до Николаева у нас закипел радиатор, и весь оставшийся путь нас буксовал приятель на тросике в узлах и всего метра полтора длиной. Доехали до Николаева, и там всю ночь мужчины исправляли поломку, после чего двинулись дальше.
Доехали до Ялты… А из Ялты возвращались через Москву, потому что у Владимира Владимировича там были какие-то дела. И пока он ими занимался, я жила у наших спутников. Вот так прошло наше свадебное путешествие…
“Я только и делаю, что жду его. По-другому не умею”
…Владимир Владимирович мне о своей работе совершенно ничего и никогда не рассказывал. На мой дежурный вопрос: “Ну как, чем сегодня занимался?”, он всегда так же привычно отшучивался: “До обеда ловили, после обеда отпускали”. И все…
Кстати, сам Владимир Владимирович мне так и не сказал, что он офицер КГБ. Когда познакомились, он сообщил, что работает в уголовном розыске, и я была в этом уверена целых полтора года… У меня была подруга, жена приятеля Владимира Владимировича, я именно от нее узнала, что он работает в КГБ… Думаю, что скорее всего она это сделала по поручению. Надо же было Владимиру Владимировичу как-то выйти из ситуации. Вот он и выбрал такой способ. Однако насчет способа – я так предполагаю, но до сих пор не знаю наверняка.
После подобной новости ощущения оказались не из приятных… В тот момент это был сигнал, что мне все еще не вполне доверяют.
По-моему, после разговора с подругой я спросила Владимира Владимировича: мол так ли это? И он ответил: да, это так. Но точно не помню…
Потом произошел один случай, который помню до сих пор.
Дело обстояло так. Мы договорились с Владимиром Владимировичем, что я ему позвоню в семь вечера. В коммуналке на Васильевском не было телефона, и я ходила звонить из автомата. В течении полутора часов я ходила и звонила, потому что Володя дома появился только в полдевятого.
Стемнело. И вот в сумерках я в очередной раз вышла к автомату, безрезультатно позвонила и возвращаюсь назад.
Вдруг вижу – бежит за мной молодой человек. Улица пуста. А мне надо войти в арку, через которую попадаешь в двор-колодец, и только из него входишь в подъезд.
Молодой человек сначала идет быстрым шагом. Я тоже прибавляю шаг. Он ускоряет шаг – и я тоже. Он побежал – и я бегом.
И тут он мне кричит:
– Девушка, постойте, я ничего плохого не сделаю. Только хочу с вами поговорить. Всего две секунды.
Причем достаточно искренне кричит. Что называется – от сердца.
Я остановилась, а он подбегает и говорит:
– Девушка, это судьба. Это судьба! Как бы я хотел с вами познакомиться!
– Что Вы, какая судьба! – отвечаю.
– Ну, пожалуйста, очень прошу, дайте мне ваш телефон.
– У меня нет телефона.
– Тогда запишите мой.
– Не буду. Мне очень жаль, но это все-таки не судьба.
– Ну а вдруг Вы передумаете? Запишите на всякий случай.
– Никакого случая быть не может.
Повернулась и пошла.
Тогда совершенно не думала, что это могло быть какой-то проверкой. Но потом, когда узнала, что Владимир Владимирович работает в КГБ, вспомнила тот случай. Я много раз его об этом спрашивала, но он всякий раз уклонялся от ответа. Так до сих пор не знаю, что это было – проверка или просто попытка какого-то молодого человека со мной познакомиться.
Я не считала аморальным проверять людей в такой ситуации. Ведь нужно было каким-то образом выяснить моральные принципы человека. Кто знает, может, после замужества я буду с первым встречным на улице знакомиться.
Впрочем, в то время я вообще не задумывалась о каких-то там проверках. Пусть проверяют!..
Я никогда не злилась из-за работы Владимира Владимировича. Работа есть работа. Злило и обижало и было совершенно непонятно, почему Владимир Владимирович мог сказать, что будет, допустим, в девять вечера, и не прийти в это время. Но и это еще полбеды. Муж никогда не перезванивал, чтобы сообщить на сколько задерживается. Ведь у меня существовали планы на вечер. Может, не такие насыщенные и важные, но тем не менее они были всегда. И если муж говорил, что придет домой в девять, а приходил в двенадцать, то все три часа я не могла найти себе места, я ждала. А ведь нет ничего томительнее, чем ждать и догонять.
Жду, безусловно, волнуюсь, все время думаю о Владимире Владимировиче. Начинаю злиться, потом обижаться, затем расстраиваться. За это время испытываю массу всяких эмоций. Тем более, что за все годы совместной жизни я так и не научилась переключаться на какие-то другие дела. Я только и делаю, что жду его. По-другому не умею…
“Выбора нет, и дочурка все равно будет Машей”
Фактически я всегда подчинялась пожеланиям Владимира Владимировича. Именно он посоветовал поступить на испанское отделение после окончания рабфака… Потом Володя говорит: ” Ты бы заодно окончила курсы машинописи”… Под козырек – и на курсы машинописи. А это как раз четвертый курс, когда я была беременна Машей…
Помню, когда родилась Маша, то на второй или третий день я ему позвонила, чтобы узнать его имя относительно имени. Я всегда хотела, чтобы девочку назвали Наташа. У меня была подруга Наташа, и вообще, очень нравилось это имя. А Владимир Владимирович сказал: “Нет, она будет Машей”.
Я – в слезы. Мне хотелось, чтобы была Наташа. Однако потом поняла, что выбора нет, и дочурка все равно будет Машей. Тогда я про себя подумала: “Ладно. Ведь и мою любимую тетку тоже звали Машей”…
Буквально для через три Владимир Владимирович уехал. Поскольку он не занимался пеленками, продуктами, приготовлением завтраков, обедов, ужинов, то мне стало даже легче после его отъезда, потому что надо было заботиться о двоих – муже и ребенке, а так у меня осталась лишь Маша…
…Когда приехала в Дрезден, я была на седьмом месяце беременности. При этом ни разу не ходила к врачу – все не было времени. Помню пошли мы к врачу, и он так меня ругал, так ругал. Выяснилось, что у меня очень низкий гемоглобин. А с чего ему быть высоким?
Представьте: я, беременная Катей на седьмом месяце, Маша – на одной руке, сумка с продуктами – в другой, и пешком на шестой этаж. А тут на лестничную площадку второго этажа выходят муж с женой и видят меня, карабкающуюся наверх. Немая сцена. У мужчины глаза становятся большими-большими. Он только и смог, что выдохнуть: “Люда, ну разве так можно?” Затем мужчина хватает Машу, сумку и поднимает их на шестой этаж. Но ведь это было единожды. А у меня день таких походов выходило минимум три. Потом, знаю, сосед несколько раз говорил мужу: “Володя, надо помогать. Надо помогать, Володя!”
Но это не возымело особенного действия, так как у Владимира Владимировича был принцип: женщина в доме все должна делать сама. Поэтому он никогда не принимал никакого участия в домашнем хозяйстве…
“Суховато”
…Если честно, то ни тогда, ни сейчас готовить я не очень люблю.
Владимир Владимирович в еде человек прихотливый. Если какое-то блюдо не соответствует его представлениям о трапезе как таковой, то он предпочтет от него вообще отказаться. Так что все подряд есть не станет и тем более не будет нахваливать. Есть категория мужчин, которые с аппетитом наворачивают тарелку за тарелкой, постоянно нахваливая: как вкусно, как замечательно!
И добавку просят. Мне всегда хотелось, чтобы муж у меня был именно таким – ел и приговаривал: как вкусно, как здорово! И я всегда завидовала женщинам, у которых именно такие мужья.
В нашей семье все происходило по-другому.
Приходит Володя, допустим на обед. Я, естественно, накрываю на стол. Муж ест. Я с замиранием сердца жду реакции. Ее нет.
– Как мясо? – не выдерживаю я.
– Суховато.
Для меня это, что ножом по сердцу. Я так старалась, за мясом специально ездила, затем готовила. Можно сказать всю душу вложила. И – суховато!
Так что я постепенно стала испытывать отвращение к кухне. В том числе и потому, что никогда нельзя было дождаться хоть какой-то похвалы. Если что-то было действительно вкусно, то заключение было следующим: неплохо.
Хотя, с другой стороны, есть же известная фраза: не хвали женщину, чтобы ее не испортить. Так что Владимир Владимирович меня всегда тренировал, держал, так сказать, в тонусе…
