С 24 февраля Мариуполь стал одним из городов, где между ВСУ и захватчиками шли самые ожесточенные бои. В течение двух месяцев украинская сторона пыталась устроить эвакуацию для местного населения, но оккупанты постоянно срывали ее, а многие люди, пытавшиеся покинуть город собственными силами, погибли в результате обстрелов и атак.
НВ пообщался с Анной (имя изменено из соображений безопасности), которая находилась в Мариуполе более двух месяцев. Девушка там родилась и выросла, стала артисткой цирка и работала в разных странах мира. Незадолго до полномасштабного вторжения они с мужем приобрели жилье под Киевом, Анна получила еще одно высшее образование, планировала пойти в декрет. За неделю до начала войны она приехала вместе с мужем в родной город, где ее ждали родители, бабушка и собака.
Девушка рассказала, как им удалось уехать и в какой момент они решились на этот шаг.
Никто не верил, что у нас будет полномасштабная война
Мы не верили в серьезность. Когда путин выступал 22 февраля, я подумала, что максимум их войска зайдут на оккупированные территории и станут там. Никто не верил, что у нас будет полномасштабная война.
24 февраля ночью мне не спалось. В 4 утра я начала переписывать новости, тогда увидела прямое включение путина. Включила его и поняла, что он объявляет нам войну. Встала, разбудила всю семью и сказала собирать тревожные чемоданчики.
Мариуполь 2022 / Фото: REUTERS/Alexander Ermochenko TPX IMAGES OF THE DAY
Я смотрела обращение с мыслью: «Сейчас он договорит и начнутся взрывы». Так и вышло. Мне начали приходить сообщения от друзей со всей Украины — из Киева, Харькова, что у них бомбят. Мы сели думать, что делать.
Поскольку родители уже знали, что такое война (ранее они жили в под Донецком), в 6 утра мы поехали закупаться продуктами — это нас и спасло. Спасло то, что у них был такой опыт. Мы закупились едой и думали, что это продлится неделю-две максимум. Поэтому не стали эвакуироваться, ведь надеялись, что скоро закончатся бои, и мы безопасно уедем.
25 февраля папа пытался вывезти нас в пункт сбора, где должна была быть эвакуация, но там сказали, что ничего не будет. Мы поехали на выезд из города, но и там нас развернули. Тогда мы отправились домой — оборудовать бункер.
На второй день войны все магазины размародерили и в городе не стало еды. Вообще.Около недели мы сидели в бомбоубежище. У нас пропал свет, вода, интернет, отопление — не было никаких коммуникаций. Нам повезло, что рядом был природный источник. Мы баклажками набирали воду, благодаря чему выживали. Не знаю, что делали люди, у которых не было доступа к воде. Знакомая говорила, что они даже из луж пили воду, чтобы выжить.
Первую неделю мы не могли выйти из дома, потому что бомбардировки происходили 24/7, без перерыва. Дом трясется, мины летают, смотришь в окно — там все полыхает.
Соседям прилетело
Мы стояли с мамой на огороде, стирали одежду, когда у нас над головой пролетела мина и упала в огород соседям. Туда съехалось несколько семей в один дом, потому что сейчас в Мариуполе люди пытаются кучковаться — так безопаснее и быт вести легче.
В то время они готовили еду на огороде. Один снаряд и четыре человека — насмерть. Этот крик, крик умирающих людей не забыть никогда. А после этого к ним в дом пришли чечены и ограбили, забрали машины.
Самое интересное, что у нас на районе сидели «ДНР». Если бы эта мина прилетела на 10 м левее, они ударили бы по своим. «ДНР» пульнуло по «ДНР». И из-за этого убили мирных людей.
Они целились в многоэтажки. Стоял танк и стрелял по дому, пока тот не сложился. Говорили, что там якобы сидели ВСУ. Но извините, за то, что там сидит какой-нибудь солдат, развалить девятиэтажку? Интересное решение. Оккупанты стреляли по домам и влупили по нашим соседям. Сразу по рации передали остановить огонь, потому что знали, что есть свои. Приехала их «Z» -ка, которая никому ничем не помогла.
Россияне решают, будет ли эвакуация
Единственная возможность уехать была 24 февраля, 25-го ее уже не было. Город уже закрыли: шли бои и никого не выпускали. Прошла где-то неделя войны и мы от знакомых услышали, что, возможно, на выезде из города есть автобусы. Мы пошли туда, но нашли только расстрелянные автомобили с трупами внутри. Никто их не убирает. Мы посмотрели и решили подождать еще.
Эвакуации в Украину не происходило, оккупанты ее просто не дают делать. Все это время под Запорожьем шли бои, потому чтобы уехать, нужен пропуск именно от россиян, которые стоят в Бердянске и решают — будет коридор или нет. Преимущественно его нет.
Люди могут выехать только в россию. Иногда даже не спрашивают, хотят ли они уехать: подъезжает автобус под многоэтажку, собирает жителей и вывозит сразу на Донецк или Ростов. Там они оборудовали фильтрационные лагеря.
Фильтрация
Каждый человек, желающий уехать из города, обязан пройти этот лагерь. В настоящее время очереди туда уже расписаны на месяц вперед.Ты не можешь эвакуироваться, пока тебя не отфильтруют.
Что происходит на фильтрации? Допросы. Если «спалишся», что у тебя проукраинская позиция, то поедешь «на подвал». Может, вообще не будет тебя больше. Они задают вопросы, есть ли у тебя связи с Азовом, с полицией, с ВСУ, не знаешь ли ты соседей, имеющих проукраинскую позицию. Если кто донесет, что знает таких, то к этим людям приедут «гости».
Мне пришлось полностью чистить телефон. У меня было много материала, но я решила, что жизнь моя и моей семьи мне дороже, поэтому пришлось все убрать. Если бы что-нибудь нашли, меня бы просто объявили шпионом и я, думаю, сидела бы где-то «на подвале». Я все удалила.
Мариуполь во время нападения России / Фото: REUTERS/Alexander Ermochenko
Ищут татуировки. При фильтрации снимают отпечатки пальцев, фотографируют, сканируют весь паспорт — собирают всю личную информацию о человеке. Никакой приватной информации у нас больше нет.
Мы решили пройти фильтрацию, чтобы в любой момент, если появится возможность, могли уехать и не ждать очередь еще месяц. Я надеялась, что мы сможем уехать в Запорожье. Но когда приходили на выезд, трасса каждый раз была закрыта.
Два месяца в вакууме
За несколько дней до того, как впервые начали вывоз мирных людей из Азовстали, украинская сторона договаривалась о зеленом коридоре для мирных мариупольцев. Мы приехали на Метро (район в Мариуполе), там стояли люди. Мы спросили — почему стоите? Нам ответили, что это эвакуация в Запорожье. Мы такие: «О, прикольно». А прикол в том, что ты не узнаешь эту эвакуацию, потому что ни у кого нет интернета. Нам позвонить никто не может. Я два месяца была в вакууме.
На нас никто из оккупантов не давил, потому что с нами никто не говорил. У нас вообще не было никакой информации. Как в древние времена — вышел на улицу, смотришь — три человека разговаривают, кто где что услышал. У нашей соседки было радио, мы ходили к ней узнавать новости.
Оккупанты раздают местные карты Феникс (их можно получить по паспорту), но я вообще ничего не хотела у них брать — ни гуманитарку, ни номер, потому что надеялась сохранить свои личные данные. В конце концов они их все равно получили.
На улицах неделями лежат трупы
Я не слышала ничего и не видела, чтобы россияне собирали тела погибших, типо, чтобы не было таких фото, как в Буче. Тела никто не убирает. Лежат, гниют… Мы за то, чтобы их забрали. Потому что здесь труп, там труп. С них еще могут подходить снимать обувь и потом носить.
Мариуполь / Фото: REUTERS/Alexander Ermochenko
Единственное, что захватчики делали, это выкапывали братские могилы и сбрасывали туда тела. Однажды папа поехал поймать интернет, потому что иногда он появлялся в одной точке в городе. Пока отец ловил сеть, увидел, что неподалеку от него разрыли братскую могилу — тросом вытаскивали тела, складывали пополам, бросали в машину и увозили. Папа не уверен, но ему показалось, что это были наши военные, из ВСУ.
В каждом дворе могилы. Людей закапывают прямо там, где они погибли — это в лучшем случае. А нет — так так и будут лежать на земле. Всем уже пофигу. Все перешагивают через трупы, когда бегут по своим делам, потому что нужно искать пищу… Живут в таких реалиях.Люди сами хоронят людей во дворах. Вот детская площадка, а рядом — 10 могил.
На войне психика атрофируется. Раньше даже на похороны уйти и увидеть мертвого человека был стресс. Потом пришлось ходить по улицам, где лежат погибшие люди или их части тел: где — рука, где — нога, где — голова… Я на все это вполне насмотрелась.
Один сплошной концлагерь
На вторую неделю мы решили пойти на 23-й микрорайон, потому что была сплетня, что там появилась еда. Восемь километров пешком под обстрелами, но ничего не нашли.
Девятиэтажка, в которой мы жили все мое детство, полностью сгорела. Многих завалило, кто-то сгорел заживо. Реальное количество жертв невозможно сосчитать.
Разрушенные дома в Мариуполе / Фото: instagram.com/mariupol_lux
Оккупанты сейчас людям предлагают идти работать — разбирать завалы за еду. Местные соглашаются, потому что нечего есть. Россияне сказали, что за первый месяц дадут еду, а во второй, если мариупольцы будут себя «хорошо вести», дадут денег.
В городе ничего не работает, люди умирают. Осталась одна больница на 17-м [районе], в котором, кажется, еще есть несколько врачей. Одна нещастная больница — и там тебе ничем не помогут.
Россияне ввели пропуски, без которых теперь нельзя передвигаться по городу на машине. Ты едешь в комендатуру, стоишь там в очереди очень долго (может и сутки), чтобы тебе дали пропуск на двое суток. Его постоянно нужно обновлять. Это просто дурдом, концлагерь.
Люди в Мариуполе живут без воды, без света. Они становятся в очередь за чем-либо. В городе делают ксерокопии по 20 грн за страницу — наживаются на всем. Люди по сутки стоят в очередях, чтобы получить пенсию, им же нужно за что-то жить… Гуманитарка от оккупантов есть, но за ней нужно стоять в очереди по два дня.
Сначала они давали «жирную» гуманитарку с наклейкой «Z». Налетела куча их журналистов, дроны запустили, фотографировали, какие они молодцы. У меня вопрос — а что вы фотографируете? Как вы людей до голода довели? Мне так хотелось наброситься на этих журналистов. Что вы вообще творите?
Местным раздают газетки, от которых блевать хочется. В которых пишут, как «укронацисты разбомбили Мариуполь», а «„ДНР“ ювелирно брали город». Да, так «ювелирно», что у нас ни одного уцелевшего дома в центре города нет. Это параллельная реальность, которую они сейчас создают.
Оккупанты пытаются делать вид, что нормально относятся ко всем. Пытаются.
Дети в Мариуполе сидят на асфальте и играют осколками мин и гильзами от патронов. На это тяжело смотреть.
Однажды мы вышли за водой на источник и началась перестрелка. Мы выбежали… Но воду никто не бросил, потому что дома ее нет. Так и лежали с этими баклагами лицом в землю, пока они не отстрелялись. Потом пошли домой.
Я приехала в Мариуполь в феврале, поэтому потом приходилось бегать по разбомбленным секонд-хендам, искать себе хоть какую-нибудь сезонную одежду.
Готовили на костре, грели воду на костре, там же и купались. Все на огне. Телефон заряжался от аккумулятора в машине отца — он ее время от времени заводил. Но связи тоже не было, потому мы перестали это делать. Некоторые люди украли себе генераторы, поставили во дворе и всем домом заряжались. Но потом пришли «ДНР”овцы, все позабирали.
В город пришли преимущественно «ДНР”овцы
В Мариуполь направили, в основном, пушечное мясо. У нас на блокпосте у дома стоял парень из филармонии, который просто неудачно вышел за хлебом — его схватили на улице и отправили в армию. Автомат на шею повесили и вот он сидит в Мариуполе. Это не военные, а просто люди, которым не повезло. Они извинялись перед нами, что вынуждены нас проверять.
Но это только некоторые исключения, далеко не все такие. Есть и такие случаи, когда мужики стоят пьяные с автоматами, хватают людей, заставляют раздеваться, берут «на мушку»… Никто их не контролирует. Он стоит бух с автоматом и говорит: «Нахер я здесь стою? У меня дочь в Донецке».
Страшно было, потому что я не знаю, что на уме у русских. Возьмут меня или моего мужа, заберут куда-нибудь — и все. Никто меня никогда больше не найдет. Они, к удивлению, относились нормально, я думала, что будет страшнее. «ДНР”овцы гораздо хуже к нам относились, чем россияне. И это меня удивляет.
Реально много сепаров
Сепаров вылезло, как грибов после дождя. Сидят под своими сгоревшими домами и радуются, что путин пришел. Сложно судить, насколько их много. Сейчас только у них и есть право голоса. Все проукраинские люди пытаются уехать. Если ты публично где-нибудь скажешь что-то в поддержку Украины, тебе конец. Если ты заговоришь по-украински, тебя моментально сдадут на ближайший блокпост. Может, поэтому мне кажется, что их [сепаров] так много. Это преимущественно старшее поколение, не молодежь. Это пенсионеры, которым просто некуда деваться, и алкаши. Им нужны русский язык, путин, водка и сидеть с русским триколором — великая россия!
Мужчинам было очень сложно
Я видела, как забирают людей, как отпускают — нет. Забирают преимущественно мужчин.
Нас «шманали» постоянно. Мне кажется, мужчинами проще передвигаться Мариуполем сразу в одних трусах, чтобы каждый раз не снимать всю одежду. На каждом перекрестке их останавливали и полностью осматривали.
Мы с мужем перед поездкой в Мариуполь сменили регистрацию на киевскую. А благодаря новому закону ВР в наших паспортах-книжечках перестали ставить штамп об этом. То есть, у меня остался мариупольский штамп, но прописка киевская. Как оказалось потом, если бы нам с мужем поставили штамп, что мы киевские, то нам было бы очень сложно. У мужа регистрация донецкая, но другого города, а у меня старая мариупольская. И без меня он не мог передвигаться по городу вообще, потому что когда открывали его паспорт, начинались вопросы — «Ты не местный, что ты здесь делаешь?». И тогда я говорила, что стоп, я жена его, вот штамп о браке, а вот моя мариупольская прописка. Мы все это все рассказывали, объясняли, что мы артисты, что мы местные — и как-то так выживали.
Гражданских приглашали скрываться на Азовсталь
По сравнению с первыми неделями оккупации в обычных жилых районах стало спокойнее, они перестали избивать. Но то, что сейчас на Азовстали — это ужас. Мы жили между [Металлургический комбинат имени] «Ильича» и Азовсталью. Между двумя заводами. Наш дом потрескался от самолетов. У соседей вылетели окна. У кого металлопластиковые, то остались, у кого деревянные — вылетели все.
Азовсталь, Мариуполь / Фото: Planet Labs PBC via AP
Сейчас на Азовсталь такое сбрасывают, что земля просто переворачивается. Там невозможно спать, ты с ума сходишь, не можешь. Всю ночь бомбит самолет. Летают калибры. Поднимаешь голову — у тебя над огородом мина летит.
Отец говорил, что видел объявление, где гражданских приглашали скрываться на Азовсталь. В интернете были сообщения, что у них безопасно, большие бомбоубежища. У меня была там знакомая, едва не погибшая. Я спрашивала, как она там оказалась и оттуда вылезла, она сказала, что не готова об этом говорить. Не захотела.
Думала, что Мариуполь будут брать «ювелирно»
Я стояла и смотрела на город, в котором родилась и выросла. Я воочию видела, как его уничтожили, заходила во двор, в котором я выросла, а там нет ничего — все сгорело. Кусок жизни отрезали и его больше нет. Это не Мариуполь, я не знаю, что это. Я чувствовала себя вне дома. Они, кстати, писали «Мореуполь». От слова ” море”. Даже не знают, как название пишется правильно…
Честно, я не знаю, почему они это сделали с Мариуполем. Я задаюсь этим вопросом: если вы хотите взять его, то вы должны делать это ювелирно. Вы там жить собираетесь, что-то строить.
Мариуполь восемь лет вылизывали. Там был такой красивый город, фонтаны, парки, я такого в своем детстве не видела. Сейчас это просто пепел. Я была в шоке, я была реально уверена, что они будут брать город осторожно, потому что он им нужен. Неужели им нужен пепел?
Думаю, они просто не смогли по-другому. Думаю, не хватает военной подготовки и мозга сделать по-другому.
Мариуполь / Фото: instagram.com/oks.bond
Меня мог убить кто-угодно
Ты превращаешься в животное впоследствии. Тебе нужно просто выжить и все.
По приезду в Мариуполь перед войной, я увеличила губы — и они мне очень нравятся. Однажды, сидя под обстрелами, я смотрела в зеркало, плакала и думала: «Вот меня убьют и я буду лежать мертвая с такими красивыми губами. Курва, я ведь с ними даже не походила еще. Я не могу умирать с такими губами».Во время обстрелов я прижималась поближе к мужу с мыслью, что если нас убьет, то чтобы обоих сразу. Я не хотела выжить одна, чтобы не переживать этот ужас потери родного человека.
После пережитого осталось ощущение, что человеческая жизнь ничего не стоит. В Мариуполе ко мне мог подойти кто-угодно (даже не военный), кому я не понравилась, зарезать меня, выбросить на обочину — и ничего бы ему не было. Мы просто статистика. Я понимала, что одно неосторожное слово или движение может стоить жизни. Тебя убьют и будешь лежать посреди улицы, никто тебя даже не закопает. Еще обувь заберут и пойдут дальше.
Однажды ночью у нас на районе стояли чечены
Самое страшное — чечены. Это изверги. И мы им «понравились». Может потому, что у отца машина хорошая… Однажды вечером мы готовились ко сну, когда к нам в дом залетели вооруженные чеченцы.
Сначала мы услышали на улице крик, первым вышел мой муж. Я пошла следом и увидела, что к нам бегут люди с автоматами. Муж крикнул им: «Остановитесь, там собака», на что они ответили, что пристрелят ее. Я успела схватить животное за холку и насильно спрятала в ванной, пока они не влезли в дом.
Чечены схватили меня, маму и мужа, закрыли нас на кухне, все это время нас держали на прицеле. Они схватили моего отца, затащили его в спальню, где пытали. Вставляли ему автомат в рот, душили… Сказали: «Давай нам 10 тысяч долларов». Отец ответил, что таких денег у него нет и уж очень давно не было. Может, они брали его «на понт»…
В конце концов, он отдал им деньги, спрятанные в машине — около 1600 долларов. Еще они отняли у нас телефоны. Но потому, что у меня было их два, один я спрятала под подушку, потому они его не нашли. Чечены посчитали, что нас четверо, телефонов они тоже забрали четыре — и успокоились. А у нас почти у каждого телефона было по два. Они ушли.
Российские кафиры / Фото: REUTERS/Alexander Ermochenko
Папа вернулся с улицы белый, как стена, смотрел в одну точку и молчал. Мы пытались разговаривать с ним, спрашивать, что они с ним делали, что было, а он просто не отвечал. Я в жизни такого еще не видела. Потом я его обняла и он заплакал: «Я за вас испугался…». Оккупанты сказали, что убьют его и будут издеваться над нами.
Подробностей не рассказывал. Когда немного пришел в себя, сказал, что они могут вернуться.
Это было ночью, во время комендантского часа. Нельзя было шуметь и выходить на улицу. Но мы проломили соседям в заборе дыру и вылезли через нее в их огород, потому что там были кусты. Там мы и сидели вместе до утра, взяв на всех одно одеяло. Когда стало светать, вернулись домой, собрали вещи и с того момента больше там не ночевали — переехали в другое место.После этого мы решили, что нужно уезжать. Потому что, если останемся, нас просто ограбят и убьют.
Мы поехали на россию
Тогда мы поехали на россию, чтобы добраться на границу с Европой. «ДНР”овцы нас выпустили. Мы приехали на российскую границу и провели там полтора суток. Очередь огромная, потому что там снова проводят фильтрацию — все то же самое, но теперь это делают россияне. Они вызывали каждого отдельно, допрашивали. Спрашивали, чем занимаемся, кто мы по образованию, откуда едем, куда едем, знаем ли кого-то из ВСУ, СБУ, полиции и т. д. Меня в этом плане «пронесло», потому что я говорила, что артистка цирка и еду в *** работать. Мне верили, поэтому отпустили быстро.
Передо мной были люди, которых забрали и увезли в неизвестном направлении, потому что в телефоне нашли контакт «Игорь СБУ». Их, мужа и жену, упаковали — и «до свидания».
В России повсюду СССР-ские флаги, символика, они словно застряли в прошлом. У них все о войне — достопримечательности, флаги на госучреждениях. Все о СССР. Такое ощущение, что их во время Второй мировой контузило и не отпустило.
На европейской границе нас пустили по зеленому коридору, вообще ничего не проверяли. Дали листочки, что они поддерживают Украину, что они знают, что нам плохо и окажут нам все необходимое и помощь. Мы, к слову, ехали с нашей здоровенной собакой. Только на таможне мы выдохнули и начали плакать.
Эвакуировались мы на отцовском авто. Купить горючее было нереально, нас спасло то, что у папы были запасы, мы на них доехали до границы. Я параноичка, всегда стараюсь перестраховаться. Перед нападением я спрятала часть денег, которую чечены не нашли. Их мы потратили на переезд. С меня все всегда смеялись, а моя паранойя спасла нам жизнь. Теперь я лечить ее точно не буду (смеется).
Мы уехали последними
Разрушены жилые дома Мариуполя / Фото: instagram.com/yalo_lovelife
Все знакомые из Мариуполя уже в Европе. Эвакуировались преимущественно через Россию.Мы не ехали раньше, потому что боялись остаться в россии — лучше уж в Мариуполе дальше сидеть, чем там. Когда узнали точно, что можно проехать через нее транзитом, тогда решились. На границе стоят волонтеры, которые кормят людей, живущих на таможне (мы были там полтора суток, некоторые находятся там по три). Дальше — те, кто хотят, могут ехать в какие-то пункты, где дают по 10 тыс рублей, но я этим просто не интересовалась. Мы просто ехали как можно скорее на границу с ЕС.
В Мариуполе до сих пор остается много людей. Может, еще тысяч 100 есть, но это мои догадки. Многие хотели бы уехать в Запорожье, но не могут, потому что нет полноценной эвакуации. Все это время она была на личном транспорте, когда появились автобусы… Говорили, что из Мариуполя их выехало 11, а доехали в Запорожье три. Куда все остальные исчезли — неизвестно. Всех принудительно отправляют в Россию.
Единственное, почему я переживаю, что в Мариуполе осталась бабушка. Увезти ее было нереально. У нас одна машина на пять человек, одна собака. Бабушка еще и нетранспортабельна. Она старая, едва ходит. Мы ее решили оставить, нашли людей, которые живут с ней и помогают ей. Мы надеемся, что начнут давать пенсии. Может, будет что-нибудь лучшее.
Кстати, пенсионеров тоже вынуждают проходить фильтрацию. Человеку 80 лет. На кой черт она вам?!
Я не знаю, вернусь ли в Украину
Сейчас мы сделали себе вид на жительство в одной из стран ЕС на год. Здесь такая поддержка украинцам, что я в первый день ходила с мокрыми глазами. Сейчас мы живем четверо в однокомнатной квартире, которую дал нам директор цирка, куда мы приехали работать.
Мы до сих пор не можем поверить, что можем искупаться в ванной, зарядить телефон от розетки, радуемся, что можем посидеть на скамейке в парке и над головой ничего нигде не летает. Сейчас я в таком состоянии, что могу идти по улице и начать плакать. У меня есть психотерапевт, но я пока не готова с ним работать. Я не готова все это вытаскивать.
Я каждый день плакала. После того, как к нам ворвались чечены, я принялась слышать странные звуки — в голове звенит звонок. Спать не могу — кричу во сне, просыпаюсь. Боюсь фонариков, потому что они забегали по ночам и светили ими нам в лицо. Громких звуков боюсь.
Я боялась появляться в Интернете, боялась писать. Я понимаю, что молчать неправильно, потому что должна рассказывать все. Есть люди, которые на фронте борются и переживают такие же вещи… И если у меня есть возможность (она есть не у каждого), я должна об этом говорить.
Мне противно от себя, что я боюсь даже слово сказать. Я уже в безопасности, я думаю, они меня не достанут. На меня вышли журналисты — и наши, и зарубежные. Скоро мы будем выступать на местном телевидении.
Я не знаю, планируем ли мы вернуться в Украину после окончания войны. Я хочу пойти в декрет и мне страшно за своего ребенка, что его может ждать. Но я так люблю Киев… Мне сложно сейчас принять решение. С любой точки мира я всегда улетала домой. Киев — это лучшее для меня место на земле.
Хочу полететь на другую планету, где нет россиян
У меня вся родня, абсолютно вся — россияне, а в Украине нет никого. Я всех послала на ***. Ни с кем не общаюсь.
Для себя я решила так — если на работе где-нибудь увижу россиянина, то я не разговариваю по-русски и вообще не понимаю этого языка. Идите своим путем. Это их президент, это страна. Им кажется, что это кино. Граждане ездят с этими Z-ками, поддерживают действия своей армии.
Я хочу улететь на другую планету, где нет россиян. Кажется, на одной земле нам места мало. У меня такое отношение, что я не хочу искать среди них хороших. Не хочу вообще иметь с ними ничего общего.
Как сообщалось, жители Мариуполя, которые согласились работать на разборке завалов за еду, не выдерживают и трех суток – слишком много трупов
Мы ранее рассказывали, что волонтеры со всего мира помогают украинским беженцам выбраться из россии
