Украинская парамедик и волонтерка Юлия Паевская (позывной Тайра) рассказала об условиях, в которых российские оккупанты удерживают украинских пленных.
В интервью DW Тайра сказала, что до завершения следствия не будет говорить о пытках и психологическом давлении, хотя оно было страшным. Россияне говорили ей, что она не будет жить и «лучше самой покончить с жизнью».
Юлия Паевская служила парамедиком на фронте еще с 2014 года. Юлия организовала свое собственное подразделение военных медиков-волонтеров “Ангелы Тайры”. С начала полномасштабной войны России против УкраиныТайра находилась в Мариуполе, где помогала доставлять раненых в городские больницы. Российские военные задержали Тайру в Мариуполе 16 марта, когда она пыталась вывезти местных женщин и детей на автобусе в Запорожье. Тайру и водителя взяли в плен. За день до этого Паевская передала журналистам AP уникальные кадры из блокадного Мариуполя в первые недели войны. 17 июня президент Украины Владимир Зеленский сообщил об освобождении парамедика Тайры из плена. DW поговорила с ней.
DW: Юлия, расскажите, пожалуйста, как ваше здоровье и ваше ментальное состояние?
Юлия Паевская: Здоровье уже почти в порядке, врачи говорят, что скоро выпишут меня из госпиталя, то есть я смогу присоединиться к своим побратимам. Психическое и психологическое состояние очень стабильное – из-за того, что я не сломалась, я сохранила достоинство в этой ситуации. Я не чувствую никакой вины, поэтому я нормально чувствую себя. А еще меня так поддерживает вся Украина, все украинцы по всему миру, и не только украинцы. Каждому из них благодарность.
– Когда вы были в плену, было ли что-то, что хотели сделать в первую очередь, и когда оказались в Украине, вы это сделали?
– Я хотела обнять кого-то из наших ребят и коснуться украинской земли. И это получилось, наконец. Вероятность того, что это произойдет, была менее одного процента, но произошло чудо. И когда я обняла первого нашего, это было чрезвычайное ощущение.
– Стал ли плен для вас какой-то точкой невозврата, после которой ваша жизнь разделилась на “до” и “после”?
– Это очень тяжелое испытание. Вообще плен и ограничение свободы, я думаю, изменяют сознание каждого человека и корректируют его отношение к обществу и к себе. Что касается меня, то, конечно, это новый этап жизни. Конечно, я изменилась, но я вынесла опыт, который является абсолютно бесценным, хотя он очень дорого мне достался. Я больше никогда не попаду в плен, это сто процентов, и никому не советую туда попадать. Это новый этап, и я сейчас думаю, чем заниматься дальше, потому что у меня много возможностей сейчас. Будем двигаться!
– Что вы имели в виду, когда сказали, что больше никогда не попадете в плен?
– Вынести все это физически и морально очень тяжело. Только потому, что я много лет практиковала восточные боевые искусства, йогу и готовилась к Invictus Games (“Играм непокоренных”), которые основал принц Гарри, я была в классной физической форме, я смогла сохранить сознание и более-менее остаться в неплохой форме. Но все равно состояние на момент возвращения было очень тяжелым. Лучше в этой жизни обойтись без такого испытания.
“Мне многое говорили, но все было ложью”
– Когда вас задержали и когда вы опубликовали ваши видео с нагрудной камеры в Мариуполе, поднялась огромная волна в соцсетях, в украинских и зарубежных СМИ, посвященная вам. Вам об этом хотя бы слово сказали?
– Мне многое говорили, но все было ложью. Дело в том, что врагу верить нельзя. Все, что они говорили, было либо извращено, либо это было полное вранье. Мне говорили, что есть какая-то поддержка, что обо мне много кто говорит, но это было извращено, равно как и их обвинения в отношении меня, в отношении наших военных – все извращается. Верить вообще нельзя. Очень всех прошу: фильтруйте информацию от россиян, от “ДНР” и “ЛНР”. Из того, что вы можете услышать, 99 процентов лжи.
– А при каких условиях вас задержали?
– Идет следствие, я не имею права говорить об этом. Все, что я могу сказать, так это то, что я была все эти три недели в мариупольском госпитале и оказывала помощь, помогала на сортировке, которая является очень важным этапом приема раненых. В этом госпитале было много детей и женщин в подвалах, потому что у госпиталя был генератор и достаточно воды, были женщины с малыми детьми. Был свободный автобус. И я просто собрала тех женщин с детьми, посадила в автобус и уехала в Запорожье, потому что они просились на украинскую сторону. И прошла информация от местных, что можно пройти по коридору, что многим людям удалось пройти. Я решила рискнуть. Я знаю, что с женщинами и детьми ничего страшного не произошло.
– Можете ли вы рассказать, какое было отношение к вам?
– Ужасное. За все время у меня не было не то что каких-то комфортных для женщины вещей, у меня ничего не было. В чем я была – это один комплект белья, одни штаны, кроссовки и немного одежды, и все. Все остальное у меня отобрали, у меня ничего не было. Мне не предоставили ни телефонной связи, ни медицинской помощи. Однажды позже фельдшер мне помогла, и это было очень достойно, но один раз. Я не буду говорить о пытках и психологическом давлении, хотя оно было страшным, пока не завершится следствие.
“Там осталось много наших пленных, отношение ужасное”
– А можете сказать, где вы были?
– Могу. В последнее время меня держали в Донецком СИЗО. Там осталось очень много наших пленных. Отношение ужасное. Кормят более или менее, умереть от голода не получится. Но в последнюю неделю нам даже мыла не дали. В камере 22 женщины, камера три на шесть метров, десять коек. У остальных также не было никакой информации о семьях и детях. Их психологическое состояние было просто ужасным. Но большинство из них держались очень достойно.
Это были украинки из рядов вооруженных сил и Нацгвардии, там были девушки из “Азова”, и были также гражданские. Там действует система “фильтрации”, то есть они берут госслужащих и проверяют на сотрудничество с “оккупационными войсками”. Когда мне предъявили обвинение, а это расстрельная статья, совершенно бездоказательная, я была очень удивлена. Я говорила, что я просто выполняла свою присягу, я давала присягу народу Украины и действовала на территории своего государства, в Мариуполе. На что они говорили, что это была территория “ДНР”.
– Что вам помогало не оказаться полностью деморализованной?
– Несколько факторов. Первый – то, что я чувствовала, что Украина существует, и меня очень поддерживала информация. Все три месяца очень редко – возможно, раз в две недели – доходила информация из театра боевых действий. Я понимала все эти три месяца: линия фронта продвинулась, может, на десять километров, то есть практически ничего не меняется. А дальше пришла информация, что россияне отошли от Киева. И понимание того, что моя страна настолько доблестная, настолько крутая, что противится этому монстру, поддерживало меня. Я также чувствовала, что многие люди меня поддерживают, я чувствовала эту силу. Всех благодарю безгранично.
“Мне сразу сказали: жить ты не будешь”
– Вы сказали, что был один процент вероятности, что вас освободят. Почему?
– Из-за психологического воздействия, они действуют очень профессионально. И очень тяжело фильтровать, где ложь и где правда. Мне сразу сказали: жить ты не будешь и лучше тебе самой покончить с жизнью. Конечно, для них это было бы очень удобно, но я не дала им такого шанса.
– Как вы узнали, что они хотят снимать о вас фильм?
– Не помню, в какой день, потому что они слиплись для меня в один – ни сна, ни еды, я почти не пила воды… Это было в начале. Меня заковали в наручники, то есть я сидела закованная в наручники, и отвели в комнату, где уже был выставлен свет и находилась съемочная группа какого-то российского канала. У человека, недостаточно образованного в плане психологии, наверное, они вызывали бы доверие. И они стали задавать вопросы. Через некоторое время я поняла, что вопросы задаются таким образом, чтобы потом можно было смонтировать, вырезать куски. Я уже начала корректировать то, что я говорю. Но на первые вопросы я реагировала не так, как следовало. В дальнейшем я говорила так, чтобы порезать это было тяжело. Но они все равно слепили из этого материала абсурдную вещь.
– А вы поняли, какой образ они вам конструируют?
– “Нацистка”, “убийца”, что-то с органами связано. Я вообще когда услышала весь этот бред – это просто бред, я очень удивилась. Я столько лет на фронте, все знают, чем я занимаюсь. Если бы я что-то не то делала, то украинские спецслужбы меня остановили бы в самом начале. Вся эта деятельность, особенно волонтеров, находится под контролем. Для них это абсолютно нормально – взять какого-то человека или какую-то вещь, которая происходит в Украине, и перекрутить все наоборот. К примеру, то, что я “нацистка”. Оригинально я русскоязычная, я настолько откровенна, и у меня столько разных друзей во всех разных областях и нациях, что так думать – это просто идиотизм.
А на самом деле нацистами являются они, потому что они считают, что весь мир должен подчиниться великой империи. То есть они обвиняют меня в том, что делали сами. Таким же образом они обвиняют и Украину. Они, например, очень бы хотели знать, как Украина планировала нападать на РФ. И многие вопросы были такого плана. Это просто абсурд. Пропаганда страшная, люди там зомбированы. Я даже не могу их ненавидеть, потому что я понимаю, что это влияние пропаганды, я к ним отношусь как к болезни.
“Врагу нельзя верить”
– Что бы вы передали пленным украинцам в России, если бы они вас услышали?
– Где бы вы ни были, где бы вас ни держали, что бы вам ни говорили, знайте, что это ложь. Вас будут обвинять в чем угодно, вас будут пытать, вам будут делать сверхбольно, иногда просто на грани, психологическое влияние будет слишком сильным, вам будут врать, что Украина уже проиграла, что весь мир покинул вас и никому вы не нужны. Это все – абсолютная ложь. Врагу верить нельзя, просто не нужно ему верить. Это безжалостные люди, которые потеряли здравый смысл благодаря пропаганде. Мне помогало понимание, что это закончится, это пройдет. В любом случае это не продлится вечно. Надо просто набраться сил и терпения и переносить это достойно.
– А вы помните момент, когда вы поняли, что вас уже везут в Украину или на обмен? Какими были ваши мысли и эмоции?
– Не было эмоций, я просто сделала poker face, я вообще держалась очень сдержанно. Очень тяжело было сохранять спокойствие. Но я держалась всю дорогу спокойно. Я старалась не думать над этим, чтобы не показать им свою слабость.
– Но ведь вы понимали, что вас везут на обмен?
– Они мне сказали, потому что меня долго везли. Ничего не объясняя, посадили в машину и увезли. И когда я спросила, когда мы далеко уже уехали, они сказали, что будет обмен и тебя обменяют. Я сказала: “О`кей”.
– Вам в комментариях уже пишут люди, чьи близкие сейчас в плену, прося совета. Вы думаете над тем, чтобы как-то системно помогать этим людям?
– Конечно, я очень хочу присоединиться к глобальной системе обмена. Поскольку я знаю, что чувствует человек, находящийся внутри, и знаю, какие слои пленных нужно освобождать в первую очередь.
– Какие?
– Это раненые и женщины. Например, там содержится одна из медиков, которая на седьмом месяце беременности. Я думаю, что у нее все же немного улучшенные условия содержания, потому что нам не позволяли днем даже садиться, мы должны были стоять. А спать можно было с 10 вечера до 6 утра. Но на самом деле отбой давали позже, а будили раньше. Сидеть можно было только на маленьких лавочках, где все 22 женщины не поместятся, там максимум шесть худых девушек могут сесть. Надо меняться, и постоянно проверяют, чтобы ты не сидел. Если садишься, то тебя наказывают – сначала кричат, а дальше могут зайти и что-нибудь сделать.
“Сохраняйте спокойствие и верьте в возвращение из плена”
– Какие бы вы могли дать советы родственникам находящихся в плену?
– Во-первых, сохраняйте спокойствие и верьте в возвращение. Ибо все чувствуют ваши эмоции. Любовь, вера и надежда в то, что все произойдет правильно, преодолевают границы и стены. И во-вторых, доверяйте государству, потому что государство не бросит. Надо верить, надо ждать, и Боже упаси осуждать, даже на подсознательном уровне, человека, попавшего в плен. Поскольку обстоятельства бывают очень разные, мы не имеем права осуждать тех, кто там. Их нужно любить, ждать и сделать все, чтобы приблизить это возвращение.
– А каково состояние пленных, которые были с вами, которых вы видели и встречали?
– Телесные раны заживают, но не у всех. Есть вещи, о которых я не могу говорить. Но моральное состояние ужасно, потому что большинство пленных не прошли психологическую подготовку. Я хотела бы разработать инструкцию для попавших в плен – как вести себя, о чем думать, что говорить – и для гражданских, и для военных.
– В Facebook кто-то вас отметил в посту, написав: “Она все равно рвется на ноль” (на линию фронта. – Ред.). Вы действительно хотите вернуться в горячие точки?
– Конечно, я рвусь на “ноль”. Я очень переживаю за ребят, и я знаю, что если я буду на линии, то процент выживших будет выше. Там прекрасные обученные медики, но медиков много не бывает. Но пока у меня есть миссия, я должна ее выполнить, а потом уже буду возвращаться на фронт, если мы до того времени не победим, потому что я искренне верю в нашу победу.
– А в чем состоит ваша миссия, о которой вы упомянули?
– Это секрет. Я выдержу паузу, вы все увидите.
– Как вы думаете, как долго будет продолжаться война?
– Когда-то мне приснилось, что война закончится нашей победой, и это будет весна, когда цветут сирень, тюльпаны и магнолии и начинают расцветать в Киеве каштаны. Не думаю, что это закончится очень быстро, разве что произойдет чудо. Но Украину спасет чудо, и это чудо – украинский народ.
