Российская война в Украине забирает не только жизни украинцев – она уничтожает ее культурное наследие. Бомбы разрушают музеи, библиотеки, церкви и мечети, университеты и театры.
Российские силы вывозят с оккупированных территорий картины Айвазовского и Куинджи, скифское золото, манускрипты; они похищают музейных работников.
Музейщики, галеристы и мирные жители рассказали Би-би-си, как спасали от обстрелов классическое и современное украинское и русское искусство – и спасались сами.
Музей в огне и “вагнеровский” плен
Снаряд прилетел в краеведческий музей городка Иванков – в восьмидесяти километрах к северу от Киева – 26 февраля. В первые дни войны через населенный пункт проезжали колонны российской армии – в сторону Бородянки, Бучи и Гостомеля, где шли ожесточенные бои.
Иванков с первых дней войны оказался под российской оккупацией, из него уехали украинские пограничники, военные и полиция. Местные жители теряются в догадках, почему краеведческий музей попал под обстрел – он стоял на краю города, рядом с жилым кварталом, речкой и парком. Больше ничего в округе не пострадало.
Снаряд попал в крышу музея, и начался пожар. Звука взрыва слышно не было – возможно, из-за других разрывов во всей округе, вспоминает 33-летний местный житель Игорь Николаенко, фитнес-инструктор.
Николаенко говорит, что вместе с другими горожанами наблюдал из городского парка, как российская военная техника проезжает через центр Иванкова. Снаряд, по его наблюдениям, прилетел со стороны моста, в сторону которого шла российская техника. Обернувшись, он увидел белый дым, поднимающийся над зданием музея в глубине парка.
“Я туда подбегаю и смотрю: человек семь-восемь там стоят и говорят мне, что это снаряд попал в музей, и он загорелся”, – вспоминает Игорь.
Вместе со сторожем музея Анатолием Харитоненко он бросился спасать экспонаты из огня. К ним присоединился юноша, имени которого никто не знал.
Музей был закрыт, и ключей у сторожа не было. Мужчины решили выломать решетки на окнах, чтобы пролезть внутрь. “Нам просто повезло, что мастера, простите, рукожопые были. И они решетки прикрепили просто на саморезы, которые были вкручены в утеплитель. Мы вытянули металлическую решетку, этой решеткой выбили стекло, открыли металлопластиковое окно и залезли внутрь”, – вспоминает Игорь.
Иванков окружен лесом и множеством маленьких сел. Районный историко-краеведческий музей – единственный в округе. Игорь, родившийся в Иванкове, ходил в него почти каждый год еще со школы.
За пару лет до войны музей полностью отреставрировали. В его экспозиции были народные костюмы, керамика и другие памятники культуры Полесья, картины местных художников, оружие времен Второй мировой войны и даже один скелет мамонта.
Самыми ценными экспонатами иванковского музея были полотна Марии Примаченко, представительницы “народного примитивизма”. Она известна яркими и красочными картинами, вдохновленными украинским фольклором, на которых среди сказочных цветов с человеческими глазами живут сказочные звери и люди с куриными лапами.
Пабло Пикассо называл творчество Примаченко “художественным чудом”. Некоторые искусствоведы видят в нем отражение ужасов XX века – в том числе сталинского Голодомора, в котором погибли больше 3 млн украинцев.
Одна из самых любимых в Украине художниц, Примаченко была самоучкой и прожила всю жизнь в селе Болотня – его с Иванковым разделяет небольшая река. В иванковский музей ее работы передала ее семья.
Именно картины Примаченко вынесли из горящего музея первыми – двенадцать полотен стояли упакованными в отдельном помещении. Жена сторожа указала, где их найти.
“Мы сперва вытянули эти картины, передали их людям на улице. Потом смотрю – у нас есть еще немного времени, так мы стали выносить рушники, старинные произведения из дерева, разные военные документы Второй мировой войны. В общем минут двадцать это все выносили” – говорит Николаенко про экспонаты.
Игорь сокрушается, что многое не удалось спасти: “Это же наше культурное наследие и мировое достояние. Потому я сказал ребятам: давайте вынесем, что успеем”.
Огонь быстро распространялся, помещение наполнялось дымом, и потолок грозил обрушиться.
После пожара от музея остались лишь несущие стены. “Очень жаль, что у нас не хватило времени. Просто очень жаль. Много ценных вещей там было, их уже не восстановишь никак”, – вздыхает фитнес-тренер.
Иванков пробыл под российской оккупацией больше месяца – российские части вышли из города 1-го апреля. По словам Николаенко, среди них были и наемники из “ЧВК Вагнера” – частной военной компании, созданной после начала войны в Донбассе в 2014 году.
На вопрос Би-би-си, как он понял, что в городе базировались именно “вагнеровцы”, мужчина, немного колеблясь, ответил: “Ну как… Я просто у них был в плену два дня”.
Николаенко попал в плен в конце февраля, в первые дни оккупации, когда ехал с товарищем в соседнее село Крапивня на велосипедах – там застряла семья товарища с маленьким ребенком. Российские наемники приняли двух мужчин за украинских разведчиков.
“У нас не было при себе никаких телефонов, ни раций, ни ножей. Мы думали, что может прокатить. Но не прокатило”, – хмыкает Игорь Николаенко.
Мужчин отвезли в село Розважев в 17 км от Иванкова. “Держали нас двое суток. Возле головы стреляли, телесные повреждения наносили, немного побили нас”, – перечисляет Игорь. По его словам, похищенным военные представлялись бойцами “ЧВК Вагнера”. Уговорить их отпустить мужчин удалось отцу Николаенко.
Уже в разгар войны одну из картин Марии Примаченко включили в основную программу Венецианской биеннале. Там же, в Венеции, на аукционе другое ее полотно было продано за 110 тыс. евро, рассказали Би-би-си в фонде семьи художницы.
Будут ли восстанавливать сгоревший иванковский музей, неизвестно. Вырученные на венецианском аукционе деньги фонд Примаченко планирует вложить в строительство собственного музея.
Хаос первых дней
Война застала врасплох не только провинциальные музеи. Кураторы, галеристы и частные коллекционеры в разговоре с Би-би-си жаловались, что их коллекции не были готовы к эвакуации. Они сами тоже готовы не были.
“Мы проснулись от сирен. Это ужасные сирены – звук такой только в фильме ужасов слышала. Видимо, какие-то психологи над этим звуком работали, он вселяет ужас”, – вспоминает первый день войны куратор Яна Баринова, работавшая директором департамента культуры Киева.
Она вспоминает, что взяла дочку, собрала два рюкзака с вещами и к восьми утра была на работе. На совещание приехали не все сотрудники – некоторые посчитали правительственный квартал столицы слишком опасным.
Их страхи не были напрасными, и речь не только о ракетных ударах. Как рассказывали позже президент Украины Владимир Зеленский и его советники, российские военные, высадившиеся в Киеве, дважды штурмовали президентскую резиденцию на Банковой улице.
Централизованных и заранее утвержденных планов эвакуации искусства на момент вторжения у сотрудников культуры не было, говорит Баринова. Она вспоминает, как в начале января на приеме в британском посольстве к ней подошла директор киевского художественного комплекса “Мистецький Арсенал” Олеся Островская-Люта. Тогда западные разведки уже открыто предупреждали о готовящемся российском вторжении.
“А вы эвакуационные планы разрабатываете?”, – вспоминает Яна вопрос коллеги. По ее словам, она в ответ улыбнулась: планы разрабатывались, но ни на одном из совещаний с руководством министерства культуры это не ставилось как приоритетная задача. А вывоз культурных ценностей возможен только с разрешения минкульта.
“Первые десять дней войны был тотальный хаос”, – вспоминает Баринова. В ведении департамента находились десятки театров и музеев, всего около 75 культурных институций, по ее подсчетам.
Она говорит, что попросила музеи составить краткий список важнейших экспонатов, но в ответ получила списки на сотни наименований. Стало понятно, что многие коллекции эвакуировать слишком опасно – по пути они могут пострадать, их могут похитить мародеры, и если они уедут за границу, возвращение может стать проблемой. Охраны для их транспортировки тоже не хватало.
Про то, что решено эвакуировать, нужно было вести переговоры: кто будет принимающей стороной, сколько есть мест, какие договоры и с кем заключать.
“Каждый директор принимал решения в зависимости от коллекции и инфраструктуры музея. У большинства есть подвалы… картины снимали, убирали в дверные проемы, стекла заклеивали скотчем. Многие директора героически ночевали первые две недели прямо в музеях”, – рассказывает Баринова.
Другой задачей стала оценка объектов, поврежденных в результате обстрелов. Даже добраться до них, чтобы оценить ущерб и составить опись, было иногда крайне трудно. Баринова вспоминает, как ее рабочий водитель четыре часа стоял в очереди, чтобы заправить машину.
Одним из первых о необходимости эвакуации музеев заговорил украинский и американский искусствовед Константин Акинша.
“При полномасштабном российском вторжении в опасности будут практически все важные музейные коллекции”, – предупреждал Акинша в колонке для Wall Street Journal, вышедшей за неделю до войны.
Он решил публично поднять этот вопрос после того, как из разговоров со своими коллегами в Украине понял, что эвакуация не готовится. Одной из причин было нежелание властей сеять панику.
“В тот момент президент Зеленский вступал в публичную полемику с Байденом и американцами, утверждая, что они предрекают нашествие, которое не происходит”, – говорит Акинша.
Другой причиной он считает то, что не были выучены уроки прошлого – разрушение и незаконное перемещение культурных ценностей в Донбассе после 2014 года: “Уже можно было понять, к чему все это может привести, но никто не озаботился составлением серьезных эвакуационных планов, тренировками и тому подобными вещами”.
В качестве редкого примера хорошей подготовки к войне он приводит Одесский художественный музей, в коллекции которого – шедевры украинской и русской культуры от икон до полотен Репина, Левитана, Врубеля и Кандинского.
Руководивший музеем в последний годы художник Александр Ройтбурд собрал круг спонсоров из числа местных предпринимателей. Эти связи пригодились – спонсоры предоставили все необходимые средства и материалы. Александра Ковальчук, возглавившая музей после смерти Ройтбурда, обратилась к одесским художникам, и они помогли упаковать и перенести экспонаты в безопасные места для временного хранения.
“Никто и никогда не может на 100% быть готовым к такой полномасштабной войне”
Фиксацией общего ущерба занимается министерство культуры Украины. На момент написания этого текста в списке минкульта было 335 объектов – в том числе 29 музеев, 27 библиотек, 116 церквей и соборов.
По состоянию на 16 мая, ЮНЕСКО сумела независимо подтвердить разрушение 133 из них. В реальности разрушений может быть намного больше.https://flo.uri.sh/visualisation/8809633/embed?auto=1
В списке ЮНЕСКО два храма Святителя Николая в Донецкой области, в списке министерства культуры — три. Мы показываем все три, потому что ЮНЕСКО не приводит подробностей, которые позволили бы понять, какой из храмов они еще не включили в свой список, поэтому на карте 132 объекта. Также в списке ЮНЕСКО есть Троицкая церковь в Харьковской области, мы показываем такой храм в Киевской области, как в списке минкульта.
Обстрелы повредили Харьковский художественный музей, харьковскую Государственную научную библиотеку имени Короленко, Харьковский театр оперы и балета имени Лысенко, Черниговский областной художественный музей, Мариупольский краеведческий музей, мемориальный дом философа Григория Сковороды, Сумскую духовную семинарию, Святогорскую Свято-Успенскую Лавру, Воронцовский дворец в Одессе.
Больше всего пострадали Донецкая, Сумская и Киевская области, города Харьков и Чернигов.
В министерстве культуры Украины ответили Би-би-си, что “некоторые шаги и сбор информации” по эвакуации произведений искусства осуществлялись накануне войны, в 2021-м и зимой 2022 года. Но отказались уточнять, какая именно подготовка велась, ссылаясь на соображения безопасности.
На вопрос о неготовности многих культурных учреждений к боевым действиям, в пресс-службе минкульта Украины отметили, что “никто и никогда не может на 100% быть готовым к такой полномасштабной войне”. “Министерство не в состоянии перенести физически в другое место Святогорскую лавру или Национальный музей Григория Сковороды, одесский Воронцовский дворец или Лисичанскую гимназию”, – говорится в заявлении ведомства.
Решение об эвакуации произведений искусства было принято 24 февраля, вместе с введением в Украине военного положения. Но принятие решений на местах было осложнено российскими ударами по всей стране и стремительным наступлением российских войск на нескольких направлениях, заявили Би-би-си в минкульте.
“Большое количество экспонатов все же удалось эвакуировать; но, к сожалению, некоторые территории были очень быстро оккупированы или подверглись интенсивным обстрелам, что с самого начала сделало невозможным проведение эвакуации”, – подытожили в министерстве культуры Украины.
В списке разрушений больше всего храмов – в первую очередь православных церквей, некоторые из которых относятся и к Украинской православной церкви Московского Патриархата, но также других конфессий.
Среди пострадавших храмов – Хоральная синагога в Харькове, построенная в 1913 году. Это самая большая синагога в Украине. В первые дни войны она стала укрытием для местной еврейской общины. В марте в синагоге выбило окна взрывной волной от попадания российской ракеты, сообщала газета Jerusalem Post.
Через несколько дней там же, в Харькове, российский снаряд попал в крышу йешивы – религиозной школы еврейской общины. По словам раввина, он не разорвался, и никто не пострадал.
“Ключи – это все, что у меня осталось от музея”
Татьяна Були, заведующая Мариупольским художественным музеем имени Архипа Куинджи, узнала о том, что картины из коллекции ее музея были изъяты и вывезены в самопровозглашенную ДНР, в вайбере.
В конце марта музей Куинджи был разрушен – в результате авиаудара, как писали СМИ. Но Татьяна Були уже не могла проверить это лично – после начала бомбежек города ни она, ни другие сотрудники музея больше не могли добраться до рабочих мест.
Она уехала из Мариуполя 15 марта, после “трех недель бомбежек, блокады, голода, отсутствия воды”. С собой у заведующей музеем были две сумки с вещами и рюкзак с документами.
“Когда холод и блокада начались, голод, и бомбежки бесконечные, у меня совсем плохо стало со здоровьем, я из квартиры практически не выходила”, – вспоминает Були. По ее словам, один из снарядов попал в их дом, и шестеро его жителей погибло. А соседний микрорайон был полностью разрушен – на его месте стоят обгорелые руины.
По заваленным кирпичами, бетоном и проводами дорогам с помощью друзей она выбралась в Умань, а оттуда перебралась к сыну под Киев. С тех пор Були пыталась узнать о судьбе музея, которым руководила последние двенадцать лет.
Музей Куинджи, филиал Мариупольского краеведческого музея, открылся в 2010-м году в отреставрированном двухэтажном доме начала XX века в стиле модерн. На первом этаже располагалась постоянная экспозиция из картин и экспонатов, связанных с мариупольским периодом жизни Куинджи – греческого евангелия 1811 года, икон XIX века, старинной мебели. Второй этаж предназначался для временных выставок.
В коллекции музея были работы не только самого Куинджи – одного из самых известных уроженцев Мариуполя – но и его учителя Айвазовского, русских пейзажистов Дубовского и Калмыкова, украинских художников-шестидесятников Марчука и Яблонской. Часть работ хранилась в самóм небольшом музее Куинджи, другая – в архивах краеведческого музея.
Татьяна Були с гордостью рассказывает, как её маленький музей принимал гостей из Англии и Франции, как обменивался картинами с другими украинскими музеями, как проводил всеукраинские выставки совместно с Национальным союзом художников.
“Мы стали заметной площадкой в городе, проводили множество интереснейших проектов, принимали множество гостей высокопоставленных”, – говорит Були, заметно оживляясь.
После отъезда из Мариуполя она долгое время считала, что её музея больше нет – его испепелил авиаудар. Так писали СМИ и рассказывали знакомые знакомых, которым, как и ей, удалось выбраться из разбомбленного города.
Но в конце апреля она увидела в интернете кадры, на которых ее начальница Наталья Капустникова, директор Мариупольского краеведческого музея, в сопровождении российских военных выносит экспонаты из подвала музея. Они туда проникают через разбитое окно – в ролике утверждается, что ключи от подвалы были переданы в “военную комендатуру”.
Були в разговоре с Би-би-си утверждает, что ключи от музея на самом деле остались у нее.
“Как мне передавали, окно было вскрыто. Туда вошли. Дело в том, что я даже ключи вывезла с собой! В самом сердце, так сказать. [Ключи] – это все, что у меня осталось от музея, я их никому не оставляла”, – восклицает заведующая музеем.
По ее словам, она лично прятала ценные экспонаты в подвале своего музея в первые дни войны. “То, что я прятала, оно сохранилось. Но видите ли, было передано оккупантам”, – вздыхает Були.
Среди вывезенных работ – картины Куинджи “Красный закат”, “Осень” и “Эльбрус”, Айвазовского “У берегов Кавказа”, посмертный портрет Куинджи в исполнении его ученика Григория Калмыкова, бюст Куинджи авторства Беклемышева, старинные иконы и книги. На видео с российскими военными утверждается, что один только “Красный закат” оценивается в 700 тысяч долларов страховой стоимости.
Что случилось с той частью коллекции, которая была в краеведческом музее – неизвестно. Музей сгорел, и Татьяна Були предполагает, что экспонаты погибли вместе с ним. В этот момент разговора её голос начинает дрожать. “Я не знаю о судьбе [этой части коллекции], но предполагаю, что случилось страшное, безвозвратное”.
Ее утешает лишь то, что здание ее собственного музея, вопреки слухам об авиаударе, осталось стоять.
“Слава богу, что здание не сгорело. Я не могла увидеть полную картинку, но знаю, что крыша повреждена. И с одной стороны – это уже мне говорили очевидцы – стена на втором этаже завалилась в сторону террасы. У нас такие замечательные террасы, уютные, с видом на Азовское море”, – с нежностью вспоминает заведующая музеем Куинджи.
Побег из Мариуполя и новости о её музее окончательно подорвали ее здоровье, жалуется Татьяна Були. С корреспондентом Би-би-си она разговаривает, находясь в неврологическим отделении одной из киевских больниц.
Экспроприация
Из мариупольских музеев в Донецк были вывезены около 2 тысяч экспонатов, писали местные пророссийские издания. Представители донецкого музея утверждали, что работы привезены к ним временно и будут по запросу возвращены музеям, которым они принадлежат.
Украинские власти назвали вывоз произведений искусства из Мариуполя в Донецк воровством. Министр культуры Украины Александр Ткаченко считает, что экспонаты вывезены в Донецк для оценки – после их отправят в Москву.
“Первым с начала войны организованным, умышленным актом разграблением музейной коллекции в Украине” назвал вывоз работ из Мариуполя искусствовед Константин Акинша.
Позже стало известно, что в Донецк вывезли также коллекцию Мелитопольского краеведческого музея, в том числе скифское золото.
Можно ли считать эти действия контрабандой? В ЮНЕСКО не стали однозначно отвечать на этот вопрос – но заверили Би-би-си, что внимательно изучают все сообщения.
Несколько лет назад глава ЮНЕСКО предложила использовать термин “культурные чистки”, под которым она понимает не только разрушение памятников, но и нарушения прав человека по этническим или религиозным признакам, разрушение школ и нападение на журналистов.
Она озвучила эту идею в 2015 году, когда джихадисты уничтожили несколько памятников культуры на Ближнем Востоке и Африке – от сирийской Пальмиры до Тимбукту в Мали. Тогда главные российские музеи, Государственный Эрмитаж и Пушкинский музей, единодушно осудили уничтожение памятников.
Сейчас, когда в результате российского вторжения монументы разрушаются, и коллекции вывозятся с оккупированных украинских территорий, обе инстутиции молчат.
Но российские войска забирают не только искусство – после оккупации Мелитополя директор краеведческого музея Лейла Ибрагимова была похищена. Она рассказала, что вооруженные люди выкрали ее из дома и допрашивали. Через несколько часов ее отпустили, и позже она смогла выбраться на территорию под контролем Украины.
Украинские власти также сообщали о похищении другой сотрудницы этого же музея – 60-летней Галины Кучер. Также в апреле был похищен директор краеведческого музея села Осипенко в Запорожской области – а в Херсонской области власти сообщали о похищении директора школы. Би-би-си не знает, что с ними стало.
“Геи и лесбиянки под патронажем президента США”, или Бомбоубежище в центре современного искусства
В 2014 году одной из жертв войны в Донбассе стала “Изоляция” – единственный в Донецке центр современного искусства, который сепаратисты самопровозглашенной ДНР превратили в тюрьму и место пыток. Его коллекция осталась в захваченном Донецке.
В 2022 году судьбу “Изоляции” повторила платформа “ТЮ”, которую создали политолог Константин Батозский и куратор Диана Берг, бежавшие из родного Донецка, как и тысячи других дончан, гонимых за политическую позицию, в Мариуполь.
Там они начали заниматься культурным развитием Приазовья – получили международные гранты, нашли помещение, стали проводить выставки, концерты, арт- и архитектурные резиденции, коллекционировать искусство.
Проекты касались остросоциальной тематики – гендерного насилия, дискриминации членов ЛГБТ-сообщества и инвалидов, а также экологии.
“Для нас важно было, что люди в Украине знают, что такое Мариуполь, знают его не только как вотчину [украинского олигарха Рината] Ахметова. Но также как город, где есть море, есть культура. Город самобытный, мультинациональный, мультикультурный. Где греческо-украинская диаспора перемешана с татарской и украинской культурой, и это всё создает такой симбиоз, который и противостоял “русскому миру” в 2014-м. И противостоит сейчас”, – говорит Батозский.
На сайте платформы говорится, что в “консервативном и патерналистском” городе она через культуру и современное искусство занималась продвижением свободы и прав.
“Это был the [единственный такой] центр. То есть в Мариуполе больше ничего подобного не существовало”, – говорит Батозский о своем детище. Он не без гордости вспоминает, что центр получал гранты США и Евросоюза, и в него приезжал американский посол: “Все, кто были в Мариуполе, обязательно посещали “ТЮ”.
Как и в случае “Изоляции”, эвакуировать коллекцию “ТЮ” не удалось. Последним назначением арт-центра стало бомбоубежище.
“Люди сбежали из Мариуполя за день, в шоке. Никто ничего из “ТЮ” не вывозил. Когда ваша жизнь под угрозой, последнее, о чем вы думаете – это вывезти художественный архив”, – говорит Батозский.
“А сейчас про него Первый канал снимает смешные сюжеты”, – добавляет он.
Речь идет о сюжете на российском телевидении, вышедшем 26 апреля. В нем “ТЮ” – название не упоминается, но Батозский на видео узнал свой центр – представляется как “организация нетрадиционных ориентаций, ну, геев и лесбиянок и всего другого, что там можно еще туда приписать”. В сюжете утверждается, что она “находилась практически под прямым патронажем президента США и Конгресса”.
Видеоряд, иллюстрирующий эти заявления, состоит из кадров с сатанинской пентаграммой и цветным календарем.
Роттердам по второму кругу
После начала войны Акинша, предупреждавший о необходимости эвакуации, начал вести хронику разрушения памятников культуры.
“Русская система войны – это абсолютно неконтролируемая бомбежка городского пространства, и она приводит к разрушению памятников. Это Роттердам по второму кругу”, – говорит искусствовед. Исторический центр Роттердама был полностью разрушен немецкой авиацией в 1940 году.
“Такое впечатление, что о международных конвенциях российская армия вообще не осведомлена. Тем более о таких мелочах, как охрана культурной собственности. Они даже не понимают, что разрушение культурного наследия является военным преступлением”.
Культурные объекты защищаются целым рядом международных договоров – как гражданские объекты они защищены Женевскими конвенциями, определяющими правила ведения боевых действий. Отдельно защите культурных ценностей посвящена Гаагская конвенция 1954 года. Россия и Украина являются участниками этих договоров.
Римский статут, учредивший Международный уголовный суд в Гааге, определяет умышленные атаки на памятники культуры как военные преступления.
Политолог Батозский считает, что разрушение культурных ценностей – не побочный эффект войны, а сознательная политика российских вооруженных сил.
“Это совершенно сознательная политика оккупанта – разрушить культурную память. Это первое, что они делают. Уничтожение культуры – это военное преступление. И они это делают совершенно сознательно. И грабят, и делают так, чтобы фонды невозможно было восстановить”, – уверен политолог.
Бывший глава департамента культуры Киева Яна Баринова говорит, что каждый кейс нужно разбирать отдельно – разрушение одних памятников могло быть спланированным, а других – случайным. Например, российский удар по драмтеатру в Мариуполе, под завалами которого могли погибнуть до 600 человек, она считает умышленным, а выбитые стекла в Киевской Малой опере – скорее, случайным: “Я не вижу, чтобы стояла задача стереть с лица Украины все украинские музеи. Такого наблюдения нет – если они еще стоят и есть”.
При этом она согласна, что уничтожение культурной памяти входит в цели российских сил, потому что культурное наследие – основа политической нации.
“По идее, мы – некий придаток к Российской империи. Соответственно, нашего ничего нет. А то, что есть, надо уничтожить, чтобы его не было”, – интерпретирует она логику Москвы.
Музей войны
За неделю до начала войны, 17 февраля, киевские власти устроили обсуждение нового проекта, “Музея войны России против Украины”. В украинском обществе есть запрос на осмысление трагедий последних лет, говорила Яна Баринова на встрече с общественными деятелями и ветеранами войны в Донбассе.
Целью проекта она называла подготовку “духовной матрицы возрождения страны” на основе исторической памяти, сформировавшейся за восемь лет боевых действий на востоке Украины.
Музей планировали разместить на территории Киевской крепости – месте, где стены, рвы и редуты строились и перестраивались последние тысячи лет, и руку к ним приложили киевские и литовские князья, запорожские гетманы и российские императоры, от Ярослава Мудрого до Богдана Хмельницкого, Мазепы и Николая I.
Но дальше первой встречи дело не дошло – через неделю Россия напала на Украину.
“Музей войны – просто пророческий проект! А что тут еще добавить?”, – вспоминает Баринова.
